Имя «Абая Кунанбаева часто ассоциируется исключительно с его литературным наследием. Однако надо помнить, что Абай был не только поэтом-просветителем, композитором и одним из основоположников казахской письменной культуры, но и одним из известнейших и мудрейших общественных и политических деятелей Степного края.
Дед Абая Ускенбай и прадед Иргизбай были биями. По архивным документам известно, что отец Абая, Кунанбай Ускенбаев также был бием и волостным управителем. В 1849 году его избрали старшим султаном Каркаралинского округа. В 1849 году на средства Кунанбая была построена мечеть в городе Каркаралинск.
Отец Абая был очень верующим человеком и будучи уже в преклонном возрасте совершил хадж. Более того, в Мекке на его деньги был построен дом для гостей, куда могли прийти его земляки. Ссыльный польский этнограф Адольф Янушкевич в своем дневнике и письмах из путешествия в казахскую степь характеризует Кунанбая Ускенбаева как одаренного, образованного и очень уважаемого в народе человека, в гостях у которого часто были известные поэты и музыканты. Кстати истории и песни этих людей любил слушать Абай, который всегда тянулcя к новым знаниям.
В десять лет Абай был отдан в школу-медресе семипалатинского имама Ахмед-Ризы, кроме того, он несколько месяцев посещал русскую приходскую школу. Абай изучал религиозные арабские тексты, произведения восточной классической литературы. Однако отец счел, что пяти лет в медресе вполне достаточно для того, чтобы начать готовить сына к практической деятельности бия, и решил прекратить его обучение. Несмотря на это, Абай всю жизнь продолжал самообразование. Общаясь со ссыльными деятелями освободительного движения, работая в библиотеке в Семипалатинске, изучая доступные ему книги и периодику, он углублял свои знания.
С детства его окружали книги, отец выписывал газеты и журналы, а позднее эту практику продолжил и будущий поэт. Абай был прекрасно знаком с арабско-персидской, старотюркской и западноевропейской литературой. Ученый цитирует известного американского писателя Джорджа Кеннана, который после встречи с Абаем дал ему весьма восторженную оценку: «Я знаю киргиза, Ибрагима Кунанбаева, который не только посещает библиотеку, но читает даже таких авторов, как Милль, Бокль и Дрепер… он серьезно изучает английских философов». Отец, желая подготовить Абая к должности будущего правителя своего рода, забирает его в свой аул, и будущий поэт и управитель ряда волостей стал много общаться с биями и поэтами, музыкантами и степными мыслителями.
С 15 лет Абай часто присутствовал на судебных разбирательствах. А в 20 лет уже сам славился как хороший оратор и знаток обычаев степи. Об авторитете Абая-бия свидетельствует и то, что он неоднократно избирался посредником-примирителем (Тюбе-бием) при спорах представителей разных уездов.
Детство и юность Абая совпали со временем военного продвижения Российской империи в Южный Казахстан, и народный трибун стал живым свидетелем укрепления ее позиции в окружных приказах, введения новых административно-территориальных новшеств, подтачивавших традиционное хозяйство степняков.
Будучи на государственной службе в качестве волостного управителя и бия на протяжении 18 лет, Абай пытался решать дела справедливо и честно, чем снискал глубокое уважение со стороны простого народа, однако постепенно он приходит к твердому убеждению, что таким образом проблемы казахского общества не решить, и активно выступает поборником активного получения соплеменниками знаний и образования. В частности, всем своим 20 детям, рожденным от трех жен, он дал хорошее по тем временам светское образование, причем обучал их лично сам, и все они освоили русскую грамоту.
Рассматривая дела в качестве бия, Абай проявлял глубокое знание правовых обычаев, стремился тщательно разобраться в деле и справедливо его разрешить. В то же время он старался и беспристрастно установить действительных виновных, что нравилось далеко не всем, особенно из числа тех, кто благодаря своей знатности или богатству рассчитывал на более благосклонное отношение именно к ним со стороны молодого бия.
«Нет сомнения в том, – писал А. Букейханов, – что Абай в старое время оправдал бы пророчество родной степи: сделался бы бием, право судить которого создавалось не формальным избранием, а признанием его таланта. Новое время, характерное успехами и упрочением в степи ислама, обратило внимание Абая на знания, заключающиеся в книгах на арабском, персидском и тюркском языках. Благодаря досугу и способностям, он самоучкою достиг того, что выучился арабскому и персидскому языкам, на которых свободно читал, и приобрел имя знатока священных книг».
Абай был известен не только как бий, но и как законодатель степи. В 1885 г. в местечке Карамола на берегу реки Чар (отсюда одно из названий документа – «Чарское положение») был принят один из первых правовых документов на казахском языке, изданный типографским способом и распространенный среди казахского народа.
Он представлял собой свод обычаев и законов степи, был принят на чрезвычайном съезде более ста биев ряда уездов Семипалатинской области. По предложению военного губернатора Семипалатинской области бии избрали своим председателем на съезде Абая (ему тогда было около сорока лет). Есть данные о том, что именно Абаем разрабатывался представленный на съезд документ и что он огласил подготовленный нормативный акт, состоявший из 93 статей (параграфов), который был единодушно одобрен присутствующими.
В законоположении предпринималась попытка синтеза обычного права казахов и некоторых положений российского законодательства, что должно было обеспечить преемственность развития права и в то же время некоторое сближение законов степи и законов Российской империи. В заключительном параграфе говорится, что ереже составлено «по народному обычаю и по совести нашей и по справедливости».
Ученые продолжают детально анализировать этот памятник обычного права (ереже). Можно обратить внимание на ряд его интересных черт. В седьмом параграфе документа признавалось право сторон по обычному праву, принадлежащих к двум разным уездам, по соглашению определять место рассмотрения спора. Данное правило обычного права ближе не к государственному суду конца XIX – начала ХХ веков, а принципам современных третейских судов и международных арбитражей, предусматривающих возможность соглашения сторон и о месте рассмотрения спора и даже о праве, на основании которого спор будет рассматриваться.
Наряду с выслушиванием свидетельских показаний, суд биев, в соответствии с положениями ряда статей, допускал и такое доказательство, как принесение присяги: «перед Кораном в присутствии муллы волости ответчика». В параграфе 17 устанавливалось, что «присяга должна быть выполнена до захода солнца». Бии фиксировали, кто избран для принесения присяги, какое количество скота или имущества необходимо будет выплатить в случае ложной присяги.
Согласно параграфу 27 ереже, за умышленное убийство мужчины устанавливался кун в размере 100 верблюдов, за случайное убийство – 50 верблюдов. За убийство женщины кун уменьшался в два раза соответственно вине. Интересно, что предусматривалось правило, что «за убийство мужа женою или жены мужем куна не полагается».
Замужняя женщина, увезенная или бежавшая с любовником, согласно параграфу 31, возвращалась в волость прямо на суд биев и этот суд принимал решение по делу. Если муж соглашался взять назад жену, то с увозившего брался штраф от 1 до 3-х девяток (определенное количество разного скота). Если муж отказывался жить с бежавшей женой, то она оставалась у увезшего ее, и тот должен был выплатить калым, а жене не выдавалось приданое. Особые нормы относились к увозу просватанной невесты.
За прелюбодеяние предусматривалось наказание розгами и мужчины, и женщины (параграф 30). Драки, беспорядки, неподчинение представителям местной власти наказывались штрафами, в том числе денежными. В некоторых случаях применялся и арест по приговору управителя.
За воровство (кроме кражи у дяди или у деда племянниками и внуками) вводилась имущественная ответственность, а также телесные наказания до 60 ударов и арест до месяца. При этом считалось, что наложение комплексного строгого наказания бием обязательно. Лица, совершившие повторную кражу у своих родственников, могли быть наказаны по требованию потерпевшего.
Гуманистический характер законов Абая прослеживается и в ряде других статей. Ереже было ориентировано на воспитание и стимулирование взаимопомощи людей, их взаимной поддержки в сложных ситуациях. Так, согласно параграфу 35, виновные в неоказании помощи утопающим, во время бурана и т.п. должны были быть подвергнуты «взысканию по большей девятке скота».
В этом нормативном документе предусматривались положения, которые должны были оградить от притеснений царской администрации казахское население: свои суды, свои законы, привлечение мул в качестве посредников ведение метрических книг «по-киргизски», непризнание в суде биев профессиональных адвокатов, в качестве доверенных лиц – русских и татар. Допускались доверенные казахи из того же уезда.
Впоследствии Абай с горечью писал, что в степи не прекращается воровство, разбой, что несправедливо ведется уголовное преследование честных людей. «Над честными сынами степи, – писал он, – чинятся уголовные дела по ложным доносам, проводятся унизительные дознания, загодя находятся свидетели, готовые подтвердить то, что не видели и не слышали».
Гражданская позиция, которую Абай занимал как судья, как честный и авторитетный в степи человек, которого нельзя ни подкупить, ни сломить, порой дорого стоила самому Абаю. Об этом свидетельствует, например, апелляционный отзыв Абая (1900 г.) на решение областного суда, прекратившего и решившего передать в суд биев дело о нападении на Абая, его избиении и отнятии у него некоторых вещей группой мукурцев (представителей Мукурской волости во главе с волостным управителем).
Нападение было совершено в связи с тем, что Абай дал согласие принять участие в определении границ между Мукурской и Чингизской волостями, а также обещал оказать содействие уездному начальнику в поимке бродяг, бежавших из ссылки и укрывавшихся в Мукурской волости. Они удерживались волостным управителем, видимо, в качестве дешевой рабочей силы.
В апелляционном отзыве Абай требовал пересмотра дела в Правительствующем Сенате и наказания виновных в нападении на него. Кроме того Абай излагает факты, показывает логическую несостоятельность выводов суда о случившемся с учетом свидетельских показаний, дает юридическую квалификацию делу в соответствии с действующим законодательством (возможно, в этой юридической квалификации ему помог адвокат). Абай настаивал, чтобы его дело было рассмотрено государственным («русским») судом, как более «беспристрастным и справедливым в этом деле».
Абай с сожалением замечал, что волостные правители достигают власти хитростью и обманом, заботятся лишь о собственном благополучии, ищут поддержки у таких же «увертливых и ухватистых» как сами, большую часть сил тратят на борьбу с соперниками и сохранение власти. «Волостные, – отмечал мыслитель, – избираются на три года. Первый год их правления проходит в выслушивании обид и упреков: «Не мы ли тебя выдвигали?» Второй год уходит на борьбу с будущими соперниками. И третий – в предвыборных хлопотах, чтобы снова быть избранным. Что остается?».
Изучение существующих порядков Абаем и его критическое отношение к ним сочетались в его произведениях с предложениями об изменении существующего положения дел. Чтобы избежать вражды и произвола в степи, он предлагал в волостные правители назначать лиц, получивших российское образование, а если таковых нет, то производить назначение по усмотрению уездного начальства и военного губернатора. Это, по его мнению, стимулировало бы получение образования и выводило бы волостных правителей из-под влияния и прихоти местной знати.
Пропагандируя достижения русской культуры и литературы, призывая к изучению русского языка, развитию европейского образования, Абай был далек от идеализации всего, что связано с Россией, критически относился к русским чиновникам, преследовавшим нередко свои корыстные интересы. «По цензурным соображениям он не высказывает своих взглядов о царизме, о реакционной колониальной политике. Зато едко высмеивает лакеев царизма в степи, ставленников колониальной администрации из казахов – волостных правителей и старших, тех, кто готов «… продать отца, мать, всех родных и близких первому русскому чиновнику, который похлопает его по плечу» или «дарит ему халат и медаль».
В то же время в геополитическом и историко-культурном плане Абай видел единство исторических судеб России и Казахстана, по мере сил содействовал стратегической исторической тенденции сближения этих стран и народов.
Одно из весомых предложений Абая заключалось в том, чтобы отказаться от краткосрочного избрания биев, замечая, что не каждый способен быть бием. «Не всякому под силу вершить правосудие. Чтобы держать совет, как говорится, на «вершине Культобе», необходимо знать своды законов, доставшиеся нам от предков, – «светлый путь» Касым-хана, «ветхий путь» Есим-хана, «семь канонов» Аз Тауке-хана. Но и они устарели со временем, требуют изменений и непогрешимых вершителей, коих в народе мало, а то и вовсе нет».
Абай предлагал от каждой волости избрать по три бия из числа «образованных и толковых», при этом «не определяя срока их пребывания на посту, и смещать только тех, кто обнаружит себя в неблаговидных делах». Внося такие предложения, Абай полагал, что надо так устроить систему формирования судов, чтобы закрепить на должностях судей образованных, подготовленных и честных судей, оградив их от притязаний на эти должности корыстных и малокомпетентных конкурентов. Он полагал также, что не следует заваливать этих судей мелкими делами и делами, которые могут разрешиться третейскими судами, считая, что споры сначала должны разрешаться третейским судом.
Абай не был утопистом. Осознавая последующую эволюцию общества и ее прогрессивную в целом направленность, он был далек и от идеализации будущего. «Или все-таки наступят светлые дни, когда люди забудут воровство, обман, злословие, вражду и устремятся к знаниям, обучатся ремеслу, начнут добывать богатства честным, достойным путем, – писал он. Но, отвечая на свой же вопрос, признавал: «Вряд ли наступят такие дни».
Своим творчеством и деятельностью Абай предвосхитил многие идеи и позиции, с которыми выступили и которых придерживались несколько позже представители блестящей группы либеральной интеллигенции Казахстана – лидеры партии «Алаш», во многом принявшие от великих просветителей предшествующего периода историческую эстафету пробуждения национального самосознания и просвещения народа.
Роза БУКТУГУТОВА,
доктор исторических наук, доцент Кокшетауского университета им. А.Мырзахметова
