Как же зыбка грань между жизнью и смертью. Между реальностью и химерами… Есть ли у человека голодного, загнанного жизнью свобода нравственного выбора?
В спектакле «Расёмон» областного русского драматического театра ответов на эти вопросы нет. Но он ставит их так обостренно, так болезненно, что в череде наших ежедневных забот они всплывают вновь и вновь. И вновь слышишь даже не голос, а какой-то нечеловеческий клекот, вырывающейся из груди старухи (актриса Нургуль Джунусова), живущей у ворот Расёмон, построенных как символ могущества, но превращающихся в руины. Среди разлагающихся трупов здесь нашли пристанище изгои. Кто они, как жили раньше, почему оказались здесь?
«Обстоятельства…», – односложно говорит старуха, вырывающая волосы у трупов. «Оно, правда, рвать волосы у мертвецов, может, дело худое. Да ведь эти мертвецы, что тут лежат, все того стоят. Вот хоть та женщина, у которой я сейчас вырывала волосы: она резала змей на полоски в четыре сун и сушила, а потом продавала дворцовой страже, выдавая их за сушеную рыбу… Тем и жила. Только я не думаю, что она делала худо. Без этого она умерла бы с голоду, значит, делала поневоле. Вот потому я не думаю, что и я делаю худо, нет! Ведь и я тоже без этого умру с голоду, значит, и я делаю поневоле». И при этом: «Все могло быть иначе», – обращается старуха к трупу своего знакомого, за которого могла выйти замуж в молодости.
Так может все-таки мы сами создаем эти обстоятельства, которые со временем становятся непреодолимой силой, загоняющей человека в угол, опускающей на дно?.. Но даже здесь и сейчас у брошенной, одинокой, беседующей с покойниками старухи есть мечта: продать парик, сделанный из вырванных волос и купить КИМОНО! Как символ жизни, как шанс на возвращение из мира мертвых к людям.
Кто убил мужчину? Что будет с его обесчещенной женой? Кто говорит правду? Напряженно вслушиваешься в показания свидетелей и понимаешь, что лгут все. И становится уже не столь важным, кто убийца. Им мог стать каждый. И дровосек, и странствующий монах, и стражник, и сама женщина, не сумевшая противостоять насилию… Или все-таки, повинуясь кодексу самурайской чести, мужчина сам принял решение уйти из жизни?
Баатр Колаев, кажется, проник самую суть замысла Рюноскэ Акутагавы: побудить думать. И не о поиске преступника. О том, как сам повел бы себя в сходных или иных обстоятельствах. Спектакль – еще одно подтверждение верности творческого кредо режиссера: «подлинное искусство должно ставить вопросы, а ответы зритель должен искать сам».
И еще. Очень важно (особенно сейчас) возникшее на спектакле ощущение, понимание, что и в далекой Японии с ее особым жизненным укладом, и во все времена (время действия вообще непонятно, это могло быть и столетия назад, могло быть вчера или даже сегодня) люди одинаковы. И проблемы у них, (вернее, у нас) схожи, и все также мы создаем эти «обстоятельства», и так же мучительно пытаемся выбраться из них. И так же перед каждым брезжит надежда. Яркое кимоно, которое надевают на старуху в конце спектакля немного снимает напряжение, в котором пребываешь весь спектакль. Значит, мечты сбываются!
Сколько сил, таланта, да и денег (отнюдь не презренных) вложили создатели спектакля, чтобы перенести нас в классический японский театр. Начиная с колоритных, загримированных билетеров в кимоно, пригласительных билетов в форме веера… Маски, аналогичные японским, костюмы с исконным кроем…
Даже музыкальные инструменты искали с тембром, близким к японским барабану тайко и щипковому сямисэ́н. Освоить их молодым актерам (знакомым нам по спектаклям «Сиротливый запад», «Клоун», «Полковник-птица») труда не составило.
– Музыкальны, пластичны, занимались восточными единоборствами. Словом, уже не один год искал именно таких, – говорит об актерском ансамбле Баатр Колаев. – Знал, что буду ставить спектакль по произведениям Рюноскэ Акутагавы, как только впервые прочел его рассказы. Но не мог найти актеров.
И это при том, что работал российский режиссер в родной Калмыкии, где у каждого буддистского храма – ворота Тории, в Хакасии, жители которой и этнически, и географически куда ближе к островной Японии.
Но именно в Кошетау, по его словам, «все срослось: созрел сам, нашел актеров, понимание и поддержку директора театра Бейбута Салавата». И день сегодняшний, о котором герои поставленного Баатром Джоржиевичем спектакля «Тиль» поют: «время такое временно»… Время такое тревожное, непонятное, когда «С кем вы, мастера культуры?» актуальнее, чем в годы, когда этот вопрос стоял чуть ли не в каждом газетном заголовке.
Режиссер особо подчеркивает, что именно у нас нашел актрису Нургуль Джунусову. Созданный ею образ – апофеоз одиночества, обреченности, смирения с судьбой… Но так кажется лишь вначале, когда бродит она среди трупов. И вдруг произносит заветное: «Кимоно!» и светлеет ее лицо, разглаживаются морщины и взгляд наполняется надеждой и верой! Думается, что эта роль – знаковая не только в спектакле, но и в творческой биографии Нургуль Джунусовой.
Не устает поражать растущим мастерством, глубиной погружения в образ Александра Букреева. Откуда этот семенящий шаг? Этот смиренный наклон головы? И через мгновение – страсть, буря эмоций! И все это – без единого слова.
– Ни одного «слизанного», заимствованного движения, – говорит хореограф спектакля Денис Юкало. – «Километры» просмотров, часы и дни репетиций. И главное – «попадание» режиссером в актера, актера – в образ.
Молодые актеры (Ерсайын Нуриманов, Мадяр Жакып, Жеке-Батыр Камен, Алибек Ериков, Дархан Алдангоро, Мирас Елубай) играют не просто увлеченно, они ролями упиваются. Очень органичны в традиционной одежде и приемах, свойственных японскому театру. Зритель, рассаженный буквой «Г», как принято в японском театре, становится полноправным участником действа. Интересная сценография, живая музыка, завораживающий голос рассказчика Батырхана Сабыра… Все очень необычно, экзотично…
Но режиссеру удается не увести зрителя от главного, ради чего спектакль и создавался: «Любые ворота открываются». Но на какую дорогу они выведут… Будет ли это ханамичи – «дорога цветов» или она приведет к следующим запертым воротам? Наверное, это зависит от нас».
