734 дня и ночи фашистские захватчики зверствовали в моем родном селе Карабутово, что на Сумщине (Украина). Шли ожесточенные бои. Зловещая бойня причиняла много горя, страданий и лишений землякам, находящимся в оккупационном режиме.
Память детства хранит эпизоды бесчеловечной жестокости, творимой неприятелями, и, конечно же, проявление геройства и патриотизма селян. О том смутном времени мне много рассказывали мама и бабушка, кое-что довелось увидеть и самому.
Враги сожгли родные хаты…
Расположенное на бойкой автомагистрали Конотоп — Полтава село Карабутово, начиная с сентября 1941 года, не знало покоя. Однажды фрицы нагрянули в хату соседа Лавра Рябовола. Больной, еле переставляющий ноги девяностолетний старик, брезгливо посмотрел на незваных «гостей», сказал: «Ваши уже были здесь. Они унесли все, не оставив даже краюхи хлеба для шестерых сирот». Услышав в адрес соплеменников нелицеприятные слова, старший по званию приказал проучить строптивого старика. Во дворе варвары прикладами автоматов избили до полусмерти милейшего дедулю, которого мы, пацаны, сильно уважали. Услышав крики, с окопа прибежала дочь Мария с подругой Дарьей. Находясь в состоянии сильного возбуждения, дочь схватила палку и что есть сил трахнула ею по голове взбесившегося офицера. У последнего изо рта пошла кровь, он упал на землю, издавая страшные стоны.
Семейства деда Лавра и соседей здорово поплатились за случившееся. Фашисты увезли Марию в неизвестном направлении, прихватив с ней еще четверых девчушек, об их судьбах по сей день так никто ничего и не знает. А десятки селян, находившиеся в окопах, лишились последнего крова. Враги разрушили земляные укрытия и спалили пять хат. Когда наши войска изгнали с поруганной земли супостата, селяне общими силами с помощью колхоза отстроили пострадавшим хаты из самана и вместе отметили новоселья.
Изверги лишили жизни друга
Мы со сверстником Ваней Беседой сильно дружили с Мишей Руденко. Он был на три года старше, но не смотрел на нас свысока. Играл в догонялки и прятки, вместе ходили на болото собирать яйца диких уток, ловили пескарей в мутном водоеме, а потом запекали их на костре.
Правда, Мишка таким детским радостям предавался не так часто. Он был при важном деле — пас трех коз с козлятами. Когда начиналась автоматная стрельба, а издалека доносились орудийные залпы, мы с Ваней от страха без оглядки бежали к своим окопам, а Мишка прятался в глубокой яме, находящейся рядом с пастбищем.
К вечеру, когда солнце клонило к горизонту, перед нашим другом, как из-под земли неожиданно появились фашистские автоматчики. Заприметив мальчугана, они позвали подойти ближе, один солдат даже прижал было друга к себе, поглаживая голову. Затем вытащил из кармана блестящую игрушку, похожую на компас, и на ломаном языке промолвил: «Бери, киндер, очень хороший подарка». Мишка осторожно взял эту цацку и стал внимательно ее разглядывать. Гитлеровцы, хохоча, ушли. А буквально через три-пять минут раздался сильный хлопок. Мы тут же побежали к своему другу. Он бездыханный лежал на зеленой траве. Из открытых его глаз потекли слезинки, застывая на худеньком личике. Лично мне показалось, что друг Мишка уже из того света умолял нас: «Никаких подарков не берите от фашистов. Эти нелюди ненавидят нас, он и — убийцы!».
Вооруженный грабеж
В августе 1943 года неуютно чувствовали себя фашисты. Потерпев поражение на Курской дуге, с боями все дальше отступали на Запад. Обозленные неудачей старались все больше «насолить» мирному населению. В нашем селе сожгли созревшие хлеба, проутюжили танками и автомашинами поля конопли, табака, картофеля и кукурузы, сотворив на поле настоящее месиво. Ближе к полудню начали сгонять колхозный и частный скот на двор сельхозартели. К вечеру гурт увеличился в разы, так как сюда были пригнаны животные из сел Ни-хаевка, Озеры, Юрьевка, Хвысивка, Харевичи. Тысячи голов скота по ременскому шляху злодеи угоняли на железнодорожную станцию Конотоп для отправки в Германию.
До сих пор перед глазами стоит такая картина. Огромное стадо растянулось на несколько километров. И вдруг напротив нашей калитки раздался рев коровы, до боли знакомой по масти. Она повернулась боком в сторону двора, и я узнал свою Лыску по белому пятнышку на лбу. Я и мои старшие сестры Рая и Тамара выскочили со двора, но, получив подзатыльники от погонычей-полицаев, раздосадованные побежали сообщить об этом маме и бабушке. Обливаясь слезами, бабушка успокаивала нас, малышей: «Не плачьте, вот вернется ваш отец с фронта, и мы заживем, купим другую корову, которая будет давать много молока». Мечта не осуществилась. Вскоре мы получили похоронку от командира части, сражающейся с фашистами на той же Курской дуге, что наш отец пал смертью храбрых, защищая Родину от фашистской нечисти. Голодно жилось без коровы, порой бывало проснешься, а в хате кроме воды — шаром покати. Да и другие семьи жили не лучше. Не озлобились, но до сих пор проклинаем войну.
Сопротивлялись, как могли
Весть о подготовке к отправке в рабство молодых девушек просочилась среди селян. Взволнованные родители впали в панику. Родная тетя Вера по матери не могла даже представить, как будет жить без единственной шестнадцатилетней дочери Оли. Делясь горем с местной гадалкой, услышала от нее, что, мол, беспокоиться не стоит.
— Ты вечерком сделай на теле дочери неглубокие надрезы на коже, хорошо потри солью и твоя дочурка останется с тобой, — последовал совет.
Не думая о последствиях, тетя обговорила все с Олей и с ее согласия сделала все, как сказала знахарка. К обеду следующего дня бедняге стало плохо — температура зашкалила за 40°, тело покраснело, пошли сильные отеки. Узнав о случившемся, бабушка побежала к теряющей сознание внучке. Не успела зайти в хату, как тут же нагрянули комендант со старостой. Тетя, превозмогая душевную боль, что было сил запричитала:
— Не заходите, у Оли тиф!
Гитлеровцы очень боялись этой заразы, переглянулись и без слов ретировались. Аналогичные «опыты» провели на своих дочерях и другие родители подруг, более двадцати сельских девушек в течение недели были отправлены в неволю, а Оля и ее близкие подруги Нина Грызун, Валентина Порохня, другие долго приходили в себя.
Моей двоюродной сестре, чудом оставшейся в живых, пошел 88-й год. Не любит вспоминать, что было, но шрамы, оставшиеся на теле, напоминают ей и близким о тяжелом прошлом, вызывают ненависть к тем, кто развязал войну и издевался над жителями на оккупированных территориях.
Иван ПЕРЕРВА.
