повесть
Жабал Ергалиев
Перевод с казахского языка Раушан Байгужаевой
Зацепившись за край едва заметного глазу горизонта широкой степи, солнце плавно опускалось на нижний ярус необъятного мироздания. На землю, весь день жарившуюся в знойном пекле, нисходила прохлада, и возня суетного существования медленно спадала. Эта тишина сумеречного вечера, окрашенного алым пламенем зарева, могла бы благотворно подействовать на довольного жизнью, безмятежного человека, не обремененного думами и печалью. И только существо, лишенное покоя, в эту вечернюю пору еще больше погружалось в пучину глубинных скорбей.
Беззаветно полюбив благодеяния и устремившись всем сердцем к ним, ты вдруг встречаешь нелюдей с дьявольскими помыслами, которые толкают тебя в грудь. И такое бывает в этом бренном мире. Или в настоящее время всё то, что мы считали добром и благом, пугается зла и прячется от него? Почему сейчас растут слава и почет злодеяний и злодеев, и только их пути ведут к удаче?!.. Теперь добросовестные, благородные люди, жившие честным трудом, влачат жалкое существование, а скопище проходимцев, которые и в подметки им не годятся, купаются в довольстве. Ах, жизнь, какая же ты!..
С наступлением вечера такие мысли овладевали сознанием Арай, окутывали весь ее внутренний мир, заставляя испытывать душевные муки. В эти мгновения просыпались обиды и притеснения всей ее жизни, горести и раздоры, и начинали царапать открытую рану души. Или жизнь опять посылает ей испытание?! Неужели в этом подлунном мире нет больше смертных, чтобы подвергать испытаниям?! Сколько же еще ей предстоит терпеть?!..
Эти вопросы теснились в голове Арай и не давали покоя. Она мучилась, не находя на них ответов, и ей ничего не оставалось, как винить во всём судьбу. Однако почему твоя же собственная судьба разрушает тебя и заставляет так страдать?! Или правду говорят, что судьба – злодейка?!
Жизнь с самого начала стала для нее мачехой. С того самого дня, когда Арай открыла на мир глаза, она видела и знала только одно – детский дом в Сандыктау, тамошних воспитателей и учителей.
Счастливым очагом после того сиротского дома стал для нее этот вот кров. Во время учебы на месячных курсах портняжьего дела в районном центре она повстречала Айдара. И именно за эту встречу Арай благодарила судьбу! Он безоглядно влюбился в нее и, несмотря на то, что девушка была детдомовской сироткой, однажды вечером привел ее в этот дом.
Вначале радости домочадцев не было границ. Позже среди людей стали учащаться пересуды: «Нашли, чему радоваться! Вместо того, чтобы жениться на ком-то без роду, без племени, не лучше было б взять в жены кого-нибудь из аульных девушек?».
Эти слова постепенно начали раздражать свекровь Куляй, и без того обладавшую строптивым характером. Терпение ее иссякало. С налившимися кровью глазами, шумно дыша, она словно искала, с кем бы сцепиться. И главной мишенью разбуженного в ней зверя стала молодая невестка Арай, которую свекровь готова была растерзать словами. Привыкшая одна вести домашнее хозяйство, безраздельно властвуя над скотиной и душами домочадцев, Куляй резко вскидывалась, увидев, как Арай пытается внедриться в ее владения.
– Уйди… отойди прочь! Разве скалку так держат? Ты что, думала, это – рукоять вон тех вил? Это же скалка, ее сначала надо хорошенько вытереть. Разве мы не катаем ею хлеб, который едим? – с этими словами свекровь ударила по рукам Арай, которая, взяв лежавшую на деревянном сундуке скалку, собиралась катать тесто.
Глаза оскорбленной и подавленной Арай тут же наполнились слезами, и она выбежала вон из дому. На небольшом топчане в кухне отдыхал, полулежа на боку, Танабай. Заметив бестактное поведение своей старухи по отношению к невестке, он поднял голову:
– Эй, несчастная! Теперь решила показать свой несносный характер этой девушке? Она ведь тоже чье-то дитя! – произнес он, выражая недовольство женой.
– Ишь, чье-то дитя, говорит!.. Ну и… чей же она ребенок? Ты знаешь? Говори же, чей она ребенок?!
Куляй воспламенилась, как от налитого в раскаленную чашу масла, и понеслась пилить направившегося к выходу главу семейства.
– Ну… и чья же она? Если знаешь, скажи уже! – эти злобные слова Куляй не дали Танабаю и шагу ступить. Он невольно опустился на стул, стоявший у выхода.
– И что… чего ты там расселся у выхода, чтобы рассказать, откуда родом твоя невестка?
– Да… сел здесь, чтобы рассказать тебе об этом! – начал Танабай, распаляясь. — Скажу я тебе, что она – тоже созданная Аллахом раба его! Прежде всего, знай об этом! После этого…
– Ну, …после этого?! – Куляй посмотрела на мужа с иронией.
– После этого… она – тоже чей-то ребенок, – проговорил Танабай, собираясь с мыслями. – Если сотворивший ее отец и родившая мать бросили ребенка, не оставив никаких сведений о себе, то в этом нет вины этой несчастной девочки! Она ведь выросла без отца-матери, постоянно нуждаясь в теплом родительском слове. Уже завтра освоится с нами и станет, как наше родное чадо. Если чего-то не знает, подскажи, покажи, научи, воспитай! Не смей больше относиться к ней грубо! Иначе…
Куляй не смогла ничего возразить на уместные и разумные слова своего старика, с которым много лет жила под одной крышей. Поправив платок на голове, весь свой гнев, всю желчь она направила на возню вокруг очага.
Танабай вышел наружу и начал искать удрученную вздорным выпадом свекрови невестку. Вначале ни одна живая душа не попалась ему на глаза. Загнав в хлев вернувшийся с выпаса скот и отужинав, люди уже пошли на ночлег, пожелав себе спокойной ночи. Маленький аул погрузился в безмолвную дремоту.
Колдовской мир сгущавшейся темноты только-только начал освещаться лунными лучами. Скользя во тьме, луна уронила свои лучи и на омытое слезами лицо Арай.
– Голубушка, милая моя! Не плачь, на ночь глядя! Это нехорошая примета! Пойдем домой, милая моя, — эти сердечные слова свёкра взбодрили Арай, она отерла глаза концом платка и отозвалась: – сейчас приду, ата.
– Пойдем домой! Тебе же страшно должно быть одной! Отныне эта старуха и рта на тебя не раскроет, – тёплый звук говорившего эти слова Танабая накрыл Арай отеческой лаской, какой она никогда прежде не знала.
«Может быть, и мой отец такой же человек?!» – эта внезапная мысль прожгла ее сознание и стиснула сердце. Дыхание Арай участилось, а когда оно выровнялось, проснулись крепко сидевшие в сознании обиды на родных отца и мать.
– Кто виноват?!.. Отец мой!.. Мать моя! Ни одного из вас я не могу винить! Я никогда не видела, не знала вас. Как я могу вас винить? Я сама виновата! И зачем только родилась на свет божий?!
В этот момент одна за другой в голове Арай стали появляться и другие, не дававшие ей покоя, мысли. И понеслись, цепляясь друг за друга.
«И зачем только я появилась на свет?». Внутренне измучившаяся, не находя ответа на этот один-единственный вопрос, Арай ясно увидела, что свёкр Танабай подошел к длинной скамейке перед домом и сел на нее.
«Ну ладно, ясно, что я не знаю, как вести домашнее хозяйство! Но кто учил меня этому?!», – не в силах выбраться из лабиринта мыслей, Арай вспоминала некоторые эпизоды своей жизни в детском доме, где ей пришлось расти и воспитываться. Как-то она повстречала в одном из магазинов райцентра воспитательницу детдома Елену Александровну.
– Как дела, Арай? Слышали, что ты вышла замуж. Будь счастлива! – чего греха таить, та искренне обрадовалась, увидев свою воспитанницу.
– Спасибо, тетя Лена! Вышла замуж, вот мой муж! – сказала Арай, представив стоявшего рядом Айдара, румяного от радости.
– О… красивый парень! Будьте счастливы!
Айдар вежливо поблагодарил Елену Александровну и, оставив Арай наедине с бывшей воспитательницей, отправился бродить по магазину.
– Знаете, Елена Александровна, я не могу сказать, что вы дали нам плохое воспитание. Спасибо вам за всё! Но мне хочется вам сказать вот что. Вместо того, чтобы выставлять девочек перед бесчисленными проверяющими и прочими гостями детдома, заставляя их петь и плясать, не лучше ли было б этих девочек научить печь хлеб, жарить баурсаки и варить борщ?! Оказывается, девушкам необходимо знать именно это! –воспитательница ничего не сумела возразить на пронизанные болью слова Арай.
Люди приходят в этот мир и уходят. Что-то они знают, чего-то – нет. Еще много того, что неизвестно роду человеческому. Такое ощущение, что само сегодняшнее бытие человека, устремленного познать неизвестное, словно бы беспокоит вселенную. Что там, за обратной стороной Луны? Есть ли жизнь на Марсе? И вообще, возможно ли, помимо Земли, существование цивилизаций в Галактике, – вот такими вопросами забивает себе голову человек!..
Знатоки говорят, что в настоящее время Земной шар становится тесным, чтобы вмещать неуклонно растущее человечество. Оставив в стороне все эти мысли, как ответить на самый главный вопрос: для чего человек приходит на белый свет?!..
«Да… если уж мы пришли на свет в образе человека, почему бы нам не жить жизнью, достойной человека?!», – вся в плену этих раздумий, Арай заметила приближающие к ней шаги свёкра, собралась с мыслями и сказала:
– Ата, вы идите домой. Я буду ждать Айдара.
– Ах, милая моя, пока он попасёт лошадей по вечерней прохладе, а потом пригонит и запрет за плетнем, это сколько еще времени пройдет! Да и вечер нынче выдался прохладный, ты же замерзнешь! – эти заботливые слова Танабая подействовали на Арай успокаивающе, и она пошла ему навстречу.
– Ата, – произнесла Арай, приблизившись к нему. – Пожалуйста, вы не ругайтесь из-за меня с матушкой. Не огорчайте ее! Она – хороший человек. Я ведь еще плохо разбираюсь в ведении домашнего хозяйства. Поэтому она и недовольна мной.
– О господи, можно подумать, что все невестки этого аула прекрасно управляются с домашними делами! Хватает и таких, которые и палки не могут надломить. Я замечаю, что у тебя есть самое главное – желание работать,.. да и руки умелые! Я, пожалуй, сам буду тебя учить, не дам этой старухе важничать.
Эти слова Танабая, сказанные с отеческим участием, рассеяли печаль в душе Арай. Ведь несколько теплых слов могут исцелить человека от уныния. Как жаль, что мы не всегда помним об этом! Привычные смотреть на что угодно мимоходом, на бегу, когда касается того, чтобы ранить ближнего, современные люди делают это с особым рвением и страстью. Теплые, участливые слова свёкра словно смыли с души Арай боль и сомнения, и она, только что пребывавшая в роли той самой «жертвы», воспряла духом и ожила…
Немного времени понадобилось Арай, чтобы усвоить уроки свёкра по ведению домашнего хозяйства и стать примерной невесткой. А Танабай всюду был рядом: стоял подле Арай, когда она доила корову, помогал нести ведро с молоком, процеживать его. Сам собирал ей сепаратор и следил за тем, чтобы правильно отделялось молоко от сливок. Спустя некоторое время всю эту работу Арай смогла выполнять самостоятельно. Да и остальные дела по дому горели в ее руках. Все это время Куляй наблюдала за ней и внутренне радовалась становлению невестки, ее успехам.
Сколько ни говори, все же она – мать. Как-то Куляй подозвала к себе невестку, разливавшую вечерний чай и сказала, вытаскивая из кармана камзола изящный перстень с красным камнем:
– Когда я переступила порог этого дома, этот перстень мне надела на палец свекровь, чтобы я носила его, как память о ней. Теперь я хочу его передать тебе! Ты тоже носи перстень на память обо мне! – проговорила Куляй и смахнула кончиком платка навернувшиеся на глаза слезы.
Когда перстень украсил руку Арай с длинными пальцами, она тоже дала волю слезам, утонув в объятиях свекрови. Материнская нежность и ласка разлились по всему ее телу. Ах, разве может что-то другое в мире дарить столько горячей энергии?!
С рождения жаждавшая материнской ласки Арай, словно не хотела теперь расставаться с ее живом теплом.
– Ну ладно… довольно, милая моя! Не плачь… не плачь, душа моя! – сказала Куляй, вкладывая в эти слова подлинные материнские чувства.
Танабай, всё это время полулежавший на овчинной подстилке у стола, усмехнулся: «э… да, вроде наша старуха никогда не была обделена умом», и поднялся с места. С того самого дня, когда Куляй с искренним материнским участием поцеловала в лоб Арай, она до конца своих дней была благосклонна к невестке…
***
Арай, испытавшая однажды блаженство в материнских объятиях свекрови Куляй, теперь каждый вечер в какой-то час, услышав песню, доносящуюся с того склона, где паслись лошади, воспаряла духом. Знакомая ей песня, мелодия, затрагивающая струны души. С тех пор, как она соединилась под одним кровом с суженым своим Айдаром, сколько б ни слушала эту песню, а всё никак не могла насладиться.
Каждый раз, исполняя эту песню, Айдар дополнял ее всевозможными оттенками, расширяя сосуды трепещущего сердца Арай и стесняя дыхание. Песня, льющаяся в вечерних сумерках со сцены степных просторов, сегодня вознеслась на крыльях возвышенного и нежного чувства. Бесчисленные звезды в небесах, изумленно мерцая, заслушались ее, и на мир опустился первозданный покой.
Ни дуновения ветерка. Даже мошкара, обычно с наступлением вечера начинавшая кружиться над головой, выводя из терпения своим писком, и та умолкла, точно не желая нарушить звучание этого сладостного напева. Казалось, что добродушное настроение Айдара-табунщика, выросшего в песенной колыбели этого притихшего мира, и стук сердца страстно, с нетерпением ждущей его Арай, наигрывали чарующий кюй мятежного существования.
Во время кочевья коней по степи погоняю.
Под вечер к тебе захаживал я, бывало.
Когда вспоминаю тебя, ах, моя дорогая,
Тревожусь я и в тоске по тебе пребываю.
Ах, что тут скажешь!.. И бело-сивый конь, растревоженный песенным мотивом, вдруг встряхнет головой, запрядет ушами и направится к аулу шагом, не уступающим иноходи.
Укачиваемый ритмом этой песни и степенным ходом бело-сивого коня, Айдар готов был одарить этот огромный мир своим кристально-чистым чувством любви к жизни. Однако, кому нужно это чувство?! Давным-давно непорочный мир растоптали, загрязнили, и эти самые кристально-чистые чувства человека ныне вянут и угасают. А сколько тех, что плачут и стенают, ибо их незапятнанные души были осквернены бесчувственными существами?!
И Арай, утешающая плачущую душу песней своего Айдара, смахнула печаль из души и слезы из очей, и двинулась навстречу песенному великолепию, неся в ладонях свое сердце.
Когда бы ни исполнялась эта песня, соединяющая и примиряющая необъятную казахскую степь и высокое небо, она сочетает в себе совершенное чувство и голос любви. Говорят, это народная песня… Однако страстная песня, по сей день странствующая по казахской степи, вылилась из сердца одного из детей этого народа, спешившего донести возлюбленной свое невинно-чистое чувство и пылающую, как огонь, тоску по ней.
Можно ли сказать, что любовь и влюбленность бессмертны? Возможно ли такое? Хотя и песня, и мелодия вместе с народной судьбой перемалывались в вековечной мельнице, но никто и ничто, даже самое отвратное время не смогло закрыть тундук* этой песни. Это была песня песенной души! Неоднократно вдруг остановившееся сердце обнимало своим чувством эту песню и не давало ей умереть. А научил той бессмертной песне Айдара, привил ему навык петь ее торжественно, из самой глубины естества, со всей страстью, – Жандыбай.
Многое повидавший на своем веку Жандыбай был одним из первых людей, которые, сразу же с обретением казахским народом независимости, разобрав скарб всей жизни в монгольском аймаке Байольке, направили стопы на землю предков
«Земля обетованная, казахи мои, народ мой», — с такими словами на устах приехали переселенцы. Однако безмерная радость их от встречи с родиной затем сменилась на недоразумения и огорчения. Но надо заметить, первый поток кочевья был принят торжественно: нарядные молодухи встретили их на самой границе, осыпая шашу*, а певцы и акыны одарили песнями. В эти мгновения, пожалуй, не было таких, кто не проронил слезу.
А Жандыбай опустился на колени, раздвинул руками густые заросли
____________________
Тундук* — кошма, прикрывающая верхний круг дымохода юрты.
полыни, коснулся лбом черной земли, страстно втянул в себя ее запах и поцеловал. В этот миг по всему телу его побежала горячая кровь, а, когда поднимался, даже голова закружилась. Видно, правду говорят, что от счастья может голова кружиться, подумал тогда Жандыбай.
И те, кто пел песни, и те, кто произносил пламенные речи, отведав угощения и освободив посуду, спешно садились на коней и машины и отъезжали восвояси. Несколько чиновников занялись тем, что составляли списки возвратившихся на родину, называли им аулы проживания и поручали их местным органам власти.
Гражданин по имени Алымбек, под чье начало попали Жандыбай и еще несколько семей, привел их в аул Булак и занялся расселением по заранее приготовленным домам. У местных жителей Жандыбай узнал, что Алымбек является руководителем этого хозяйства.
Не заставила себя ждать и повестка Жандыбаю о том, чтобы пришел в контору. В просторном кабинете руководителя хозяйства сидело несколько человек. Не будучи знакомым ни с кем, кроме директора Алымбека, Жандыбай, застенчиво заглядывая каждому в лицо, нерешительно подошел к свободному стулу у входа и сел там.
– Агасы**, как вы там устраиваетесь? Все в порядке? – спросил Алымбек без церемоний.
– Спасибо, братец! Пусть Аллах будет доволен вами! Располагаемся понемногу. Пока, кажется, всё, как надо.
Не успел Жандыбай договорить, как директор начал громко хохотать, уставившись в лежащую перед ним газету. Кто знает, какой бес его толкнул! Не в силах совладать с этим безрассудным смехом, директор поперхнулся, закашлялся и успокоился, лишь глотнув воды из стоящего перед ним стакана. Всё внимание присутствующих было на руководителе. А он, словно испытывая их терпение, так и сидел, не поднимая головы от газеты.
Это обстоятельство сильно обеспокоило Жандыбая. О господи, неужели он что-то натворил, едва коснувшись ногами чужой земли? Или нарушил какое-то правило? Иначе руководитель целого хозяйства не стал бы ни с того, ни с сего смеяться до упаду. Эти мысли сверлили ему мозг. И вот, когда Жандыбай сидел в таком смятении, директор вдруг подал свой зычный голос.
– Аксакал, некому скот пасти! Будете пастухом! – властно произнес Алымбек.
– Хорошо, братец мой! Мы ведь не избегаем работы. Однако моя профессия из области искусства, — проговорил Жандыбай растерянно.
И вправду, для Жандыбая, окончившего с отличием музыкальный факультет одного из фундаментальных вузов, гордости Монголии – Уланбаторского государственного университета, – неоднократного лауреата многих международных конкурсов, слова «будете пастухом» прозвучали, как
_____________________
Шашу* — праздничный обряд разбрасывания сладостей.
Агасы** — вежливое обращение к старшему по возрасту мужчине.
гром среди ясного неба. Он не мог смолчать. Но и предъявлять какие-то требования, не успев ступить на землю предков, тоже не решался.
– Ну ладно, аксакал, на каких же инструментах вы играете? – спросил директор не без иронии.
– Я? .. я, – произнес Жандыбай и осёкся. Затем сообщил, что играет на казахских национальных инструментах кобызе и домбре, да и на любом другом струнном инструменте может играть.
– Вот! – сказал по-русски директор, ощетинившись, – дадим вам отару овец, пасите ее и играйте себе в вольной степи на своих домбре и кобызе, сколько хотите! К тому же, овцы, которые пасутся под звуки музыки, хорошо щиплют траву и быстро нагуливают жир. Посмотрим, что получится, – сказал директор и опять расхохотался.
– Хорошо, братец мой, – ответил Жандыбай смиренно. – Когда мне выходить пасти овец?..
– Да прямо сейчас и можете выходить, – сказал директор небрежно. – Баран будете пасти в две смены. Зоотехники вам всё объяснят! – дав понять, что разговор на этом окончен, он насупился и принялся названивать кому-то.
***
Жандыбаю, принявшему после полудня отару овец со свалявшейся шерстью на курдюках, необходимо было сначала разведать состояние пастбищ незнакомой ему земли. Он поручил отару старшим сыновьям Кайнарбеку и Анарбеку, а сам вышел обследовать степные просторы.
Первыми бросились в глаза отроги Бурабая. Это же тот самый священный Бурабай, который воспел Магжан: «Нет в Арке земли, достойней Бурабая, ведь он был когда-то домом для Аблая!» «Э, даст Бог, вместе с хозяйкой и детворой поедем, прогуляемся по Бурабаю, который все казахи чтят, как святыню!», – ведомый этой доброй мыслью Жандыбай до самого вечера бродил по окрестностям. Вернувшись к пасущейся отаре, он рассказал детям о виденных им местах.
В полдень того дня, когда они после двухдневной смены выпаса отары передали черед другим пастухам, поздравить с новосельем к ним пожаловали соседи – Танабай с Куляй и Айдаром.
– Мы живем в доме напротив вас, – начал Танабай, – Разве не говорится: «Когда добавляется народ к народу, – быть изобилию»? Да будет удачным наше соседство! А теперь добро пожаловать вечером к нам в гости со всей семьей и отведать ерулик*! Это же обычай предков…
После того угощения семьи Танабая и Жандыбая сблизились и подружились так, будто знали друг друга с давних пор и даже приходились родней. Ах, щедрая казахская душа! Ах, эти обычаи и нравы казахов, умеющие сблизить дальних и побрататься с чужими!
Говорят, некий путешественник из чужих краев, объездив необъятные казахские земли, в своих записях отметил, что казахов не надо ничему учить, ибо их традиции – это чистейшие знания. Знающий был человек, этот честный чужестранец!..
Отужинав, ближе познакомившись с соседом и придя в умиротворенное состояние, Жандыбай то и дело бросал взор на висевшую на почетном месте простенькую домбру. Заметив это, Айдар взял в руки домбру, настроил ее и, сказав: «отдадим дань нашему обычаю – аульным шести куплетам»**, – запел под нее. Жандыбай повторял про себя песню, начинавшуюся словами: «Я с тобой на берегу Арыси…», и она постепенно восстанавливала мир его души, в сумятице переезда оставшийся без внимания, возрождала его. Пропев песню и получив одобрение от Жандыбая, Айдар протянул гостю домбру: «Ага, теперь черед за вами».
Когда Жандыбай взял в руки эту простую домбру, не каждый заметил, как в это мгновение на лице его заиграл румянец. Этот румянец был пламенем его внутреннего мира. Соскучившейся по песне… либо истосковавшейся по некоему миру душой своей, ударяя по струнам домбры, он сначала сыграл кюй с приятным слуху, задумчивым мотивом. Воодушевленный этим спокойным ритмом внутренний мир его словно очистился до самого донышка, и в тот миг, когда гость почувствовал, что достиг нужного состояния, он позволил себе перейти к своей песне.
«Во время кочевья коней по степи погоняю», – так начиналась эта песня. И когда певец пропел припев с повторяющимся «ахау-ахау», изумлению слушавших не было предела. Это была народная песня «Два рыжих»! Казалось, что тесный дом Танабая с каменными стенами не позволяет песне вознестись до небес.
Эта песня, исполняемая на лоне широкой степи и возвышенностей, не вмещаясь на сцене той бескрайней степи, взмывала к самому небу и отдавалась эхом по всей округе. Могучая эта песня, всегда устремлявшаяся к высотам, и в этот раз вырвалась в форточку окна и воспарила ввысь. И все окрестности эхом отзывались: «ахау-ахау».
«Тревожусь я и в тоске по тебе пребываю», – так поет песенное сердце Жандыбая. По кому… по чему… тоскует, почему так печалится?! Песня – бьющееся сердце прошедших дней! И признак прошедших дней, – тоже эта песня! В любой песне того времени можно услышать сожаление, раскаяние, сжигающее стержень прошедшей жизни! И любовь, и тайное чувство, и тоска, и печаль, и радость, и мужество, и гордость, и судьбы многих людей всех времен до наших дней, – всё это дошло до нас с песнями той поры. Жизнью… жизнью дышали те песни!
А что же теперь? Умеют ли нынешние певцы донести языком сердца сладкое чувство, рожденное в самой глубине души человеческой?!. Опостылели уже эти «нагие» песни, не прикрытые ни смыслом, ни чувством. Настало время мимолетных песен и таких же мимолетных певцов. Лишились они достоинства! Более того, теперь вошло в моду превращать песенное творчество в семейный бизнес.
____________________
Ерулик* — угощение старожилов, устраиваемое новым соседям.
Шесть аульных куплетов** — обычай исполнять песни и кюи во время приема гостей из других мест.
Куда им, отнимающим разум у и без того безумного мира, до акынов прошлого – Акан-сери и Биржан-сала! Эти исполины певческого искусства сами сочиняли песни и сами же исполняли их так, что воспламеняли сердца всех слушателей бескрайней степи и потому остались в своем первозданном виде в памяти народной.
В настоящее время событием международного масштаба стало появление молодого певца, снискавшего восхищение всей планеты своим уникальным голосом. Но ведь когда он принял участие в одном из наших, казахских, конкурсов, нашлись члены жюри, которые выставили его на посмешище: «что это ты так визжишь, уподобляясь девушке?». К счастью, благодаря своему таланту, песенному репертуару и поддержке слушателей, в конкурсе, проводившемся в соседней стране, этот певец завоевал призовое место и стал звездой!
Э… когда касается нанесения оскорблений одаренным и достойным, .. мы же искусны и весьма талантливы!
С каждой песней, исполняемой под скромную домбру, грудь Жандыбая всё больше распиралась этими думами. Горечь их выходила наружу орошавшими его лоб каплями пота.
– Айдар, братишка мой! Ты поешь из самого сердца своего, весь отдаешься песне! – сказал Жандыбай, когда приступили к чаепитию. – Ты же постоянно на коне, ездишь по безбрежной степи. Тебе следует петь народную песню, которую я спел недавно. Всю волшебную силу и мощь той песни ты познаешь именно верхом на коне, наедине со степью. И только тогда почувствуешь, что степь волнуется и живет той песней! Это – песня песней!..
***
В один из благоприятных дней, воспользовавшись приездом на каникулы учившегося в Лондоне старшего сына Айдарбека, Жандыбай зарезал барашка и пригласил соседей – отведать угощения в его новом жилище. На дастархане местные жители увидели уже забытые в этих краях продукты: приготовленный из сладкого творога курт*, белый и красный иримшик**, сливки и лакомства из пшена. У старожилов прямо-таки потекли слюнки от этих яств.
Когда трапеза подошла к концу, Жандыбай принес из смежной комнаты какой-то ларец, установил его на высокий стул, покрутил ручку, и оттуда полилась песня: «Во время кочевья коней по степи погоняю», исполняемая приятным голосом неизвестного певца. Когда песня утихла, Жандыбай сказал, собирая ларец: « Я получил этот патефон вместе с пластинкой в подарок за выступление на Московском международном фестивале молодежи. И теперь хочу его подарить тебе, Айдар!».
И стар, и млад аула покинули дом Жандыбая в приподнятом, благостном
_________________________
Курт*, иримшик** — казахские национальные молочные продукты.
настроении. Начиная с того вечера в доме Айдара начал играть старый патефон, и та самая песня, начинавшаяся строчкой: «Во время кочевья коней по степи погоняю», разносилась по всему аулу. К тому же каждый день… каждый вечер…
***
В один из дней Жандыбай, уехавший в райцентр для регистрации по месту жительства и получения гражданства, вернулся изнуренный и растерянный. Сотрудница учреждения, принимающего документы, юная казашка на слова Жандыбая: «Милая моя, я приехал из Монголии», тут же звонко парировала на русском из приемного окошка: «Я на казахском не понимаю, говорите по-русски!».
– Дорогуша, я не знаю русского языка, – сказал было Жандыбай, надеясь на то, что эта девочка, сверстница его сыновей, проявит почтение и поможет с принятием документов. Но все его благие надежды рассыпались в прах.
– Ничего не знаю! Все документы заполняйте на русском языке! – уперлась девица.
Ну надо же, а! Получается, что на казахской земле казахский язык недействителен?! Жандыбай решил обратиться к начальнику той девушки. Открыв красивую дубовую дверь, он приветствовал молодого человека, сидящего в центре комнаты за таким же дубовым столом: «Ассалаумагалейкум!». Но тот, не отвечая на приветствие, застрочил также по-русски: «Аксакал, у меня прием по личным вопросам завтра! Так что приходите завтра!, – для вящей убедительности добавив по-казахски: – завтра, завтра!». И буквально выставил Жандыбая из кабинета.
Это что за бездушие?! Выходит, что в народе, где не в ходу родной язык, и казахских добродетелей не осталось? С тех пор, как поселился на исторической родине, Жандыбай замечал, что и взрослые, и дети, вплоть до всех домочадцев и целых семей предпочитают говорить по-русски. Этому он удивлялся, это его огорчало. Участвуя во многих международных фестивалях и конкурсах, в поездках по странам Европы и Средней Азии, Жандыбай нигде не встречал народа, который бы, подобно казахам, избегал родного языка.
Ну надо же, а!.. Говорили, что смешавшиеся с русскими народы Сибири не только теряют язык, но и сами исчезают, видимо, это правда! Как же это назвать по-другому, если он не смог молоденькой казахской девушке объяснить свой вопрос на собственном языке?!
Возвратившийся к вечеру с горечью на сердце Жандыбай попросил постелить напольные одеяла на лужайке перед домом и, откинувшись на подушки, устремил задумчивые глаза к голубому небу родины. Ни облачка. Он почувствовал присутствие некой тяжести в существовании людей под этим чистым небом. Говорят, что из-за деяний смертных на этой круглой земле в небе образовались дыры. А как же им не быть?! Разве не поднимаются к небу клубы дыма, начиная с дымка вот этой моей сигареты и кончая смрадным дыханием тысяч… да, пожалуй, миллионов производств?! А как насчет огня, вырывающегося из нефтяных и газовых трубопроводов в арабских песках… да и в наших регионах – Атырау и Мангыстау? Добавьте еще к ним выхлопные газы миллионов… да уже, поди, миллиардов машин всех марок и мастей! Приходится дивиться тому, как это небо лишь дырявится, а не сгорает и не лопается совсем!
Он с трудом вздохнул распираемой мыслями грудью. В это мгновение до ушей Жандыбая донесся натужный гул грузно летевшего в небесной выси самолета. В гуле этого самолета, летевшего в неизвестность, оставляя полосатый след, он уловил неведомую скорбь и, выкинув прочь сигарету, громко позвал: «Эй, есть кто-нибудь?!». «Принеси мой кобыз», –сказал Жандыбай выбежавшей из дому жене и опять впился глазами в летевший самолет.
Неужели этот одинокий небесный странник, нагрузив на себя все тайны и печали его души, увозит их с собой?! Наверное, поэтому он летит так тяжело? Одинокий самолет, который летел неизвестно куда и, неведомо где приземлившись, собирался оставить груз его души, в какой-то миг пропал из глаз, растворившись в легких облаках. Только зыбкий след остался от него.
Да… только след остается! Надо же, даже от этого самолета след остается! Если от всякой двигающейся, ходячей, летающей твари остается след, то почему бы не остаться ему от двуногого сына человеческого! Я говорю не о тех следах, которые остаются на земной поверхности от ног каждого смертного, будь он плох или хорош. Однако… смог бы ты показать след каждого, кто прошел по земле со дня ее творения, и сказать: «вот, это след такого-то», а также точно указать, в каком месте он его оставил?.. Что ты ищешь, след, оставленный на земле подошвой человека, или след, оставленный им в памяти человечества, в сердце его?!. Не след, оставленный человеком на земле, а тот, что остался в сердце.., вероятно, он и обретет вечность!
***
С тех пор, как они выгрузили свой скарб на земле предков, завернутые в шелковую ткань кобыз и домбра не вынимались на свет божий. В замешательстве Зейнеп взяла с посудного шкафа, что стоял на почетном месте, оба инструмента, и кобыз, и домбру, да и вручила мужу в том же, завернутом виде.
В этот момент на небе не осталось ничего, кроме тающего следа самолета. Жандыбай удобно уселся на лоскутном одеяле, развернул шелковую ткань и вытащил оттуда сначала свой черный кобыз, затем инкрустированную костяными узорами коричневую домбру, поочередно прижал каждый инструмент декой ко лбу и впал в глубокие раздумья.
– Ты можешь идти! – сказал он жене через некоторое время. Едва из уст мужа вырвались эти слова, как Зейнеп, беззвучно ступая, удалилась в сторону пылающего огнем очага.
Все трое были наполнены печалью и скорбью. И черному кобызу хотелось рыдать, и коричневая домбра готова была приглушенно заговорить… И Жандыбай желал излить свою тоску…
У всех троих внутри нашли прибежище и горестная судьба казахов, и неисполняющиеся мечты, и заставляющее горько плакать раскаяние, и некая нескончаемая тоска, и… любовь, несмотря на все капризы подлунного мира!
Необъятная земля… бескрайняя родина… безбрежное небо! Однако можно, оказывается, обойти этот необъятный мир с помощью своего душевного настроя! Недаром в народе говорится: «что быстрее: душевный настрой или серый донен*?». Едва эти мысли возникли в сознании Жандыбая, как он настроил свой черный кобыз и вскоре… когда сумерки только начали сгущаться над аулом, искусно водя смычком по струнам кобыза, он наполнил вечернее поднебесье его грустным пением.
Скопившиеся в сердце чувства излились из кобыза тоской по оставшейся вдалеке сторонушке, где он родился и вырос; рыданием неприкаянного, который на родине предков почувствовал себя пасынком; слезами потрясенного, ставшего очевидцем невиданного и неслыханного доселе; кровью бессловесного народа, сочащейся из сердечных ран. Что и говорить, сотворенный из корней клёна кобыз со струнами из хвостовых волос жеребца-пятилетки в тот вечер горевал и печалился.
А потом кобыз с волосяными струнами вздохнул и заплакал, как человек! Из нутра его лились и порывистое веяние степного ветерка, и топот копыт вспугнутого в час утреннего отдыха коня, и звук его тревожного ржанья. В какой-то миг мелодия замедлившего звучание черного кобыза вдруг обернулась яростным собачьим лаем, а дальше перешла в леденящий душу вой волчьей стаи. И в это самое мгновение уходящее за горизонт солнце закрылось черной тучкой, а когда кобыз закурлыкал лебедем, заревел верблюдицей, из неба закрапал, заморосил дождь.
Не слезами ли голосящего и ревущего мира пролился этот вешний дождь!.. Лебединая пара, обитавшая в озере Копа и невесть откуда взявшиеся дикие казарки, вторя звуку кобыза жалобными птичьими голосами и медленно помахивая крыльями, полетели над вечерним аулом в неизвестном направлении. Ах, эта музыка дрожащих крыльев грустного бытия, уходящего дня, ах!
И горевание, и вздохи того черного кобыза словно заворожили суматошливую жизнь аула, убаюкали его, усыпили. Утихомирились и пастухи аульные, с наступлением вечера с криком и шумом загоняющие скот по дворам и сараям. Словно успокоившись, улеглись и собаки, что с громким лаем мчались вслед каждой машине, которая, поднимая пыль, проносилась по единственной улице аула.
Рядом с Жандыбаем, который, вцепившись обеими руками в черный кобыз, заставлял волосяные струны рыдать, сперва начали собираться аульные
___________________________
Донен* – жеребец-трехлетка.
старцы. Через некоторое время его окружили и остальные жители, набежала детвора. А не весь ли аул здесь собрался?! В прежние времена, когда еще русские не переселились на свою родину, они по вечерам играли на гармони и распевали полупьяными голосами свои песни.
Местные люди впервые в жизни видели кобыз и слышали мелодию, выходящую из-под смычка. Вот до чего дожили! Раньше в нескольких домах играли на домбре. Но позже, когда в ауле поселились освоители целины, никто не знает, куда подевались те инструменты. То ли сожгли их, то ли в мусор выбросили, никому это неизвестно…
В памяти людей остался один случай… На одном из праздничных концертов сельского кружка художественной самодеятельности единственный домбрист по имени Жанай вышел на сцену и сыграл кюй. Когда игра его подходила к концу, один из подвыпивших целинников во всеуслышание произнес: «одна палка, две струны… ничего себе!» и расхохотался, проявляя неучтивость. Зрители в маленьком зале подхватили его неуместный хохот и не могли остановиться. Так и разошлись по домам. С той поры жители аула стали стесняться брать в руки домбру. С тех пор… даже на своих тоях и пиршествах, не говоря уже о многочисленных общественных мероприятиях, казахи перестали играть на домбре, и она была вообще забыта!
Жандыбай, заставляющий свой черный кобыз то жалобно плакать, то стонать, был в этом мире одинок!.. Конечно, каждый человек одинок, каждая душа особая! Однако только считанные пробужденные личности способны испытывать страдание от одиночества своего миропонимания и потаенных чувств. Можно ли сказать, что напев черного кобыза – это тайна души человека?
Длинные пальцы Жандыбая нажимали на волосяные струны кобыза, который то говорил человеческим языком, то отводил душу и раскрывал заповедное. И в тот миг, когда пальцы музыканта впивались в струны, только внутренним оком можно было узреть, как обнажается его сердце.
Жандыбай, чье сердце давно пребывало в удрученном состоянии, распахнул свои внутренние покои, предъявил их беспредельному миру, и почувствовав блаженство, заиграл какую-то приятную мелодию. Закончив играть, он отложил кобыз. Пространство вокруг него успокоилось, затихло… Вечерний аул уподобился младенцу, мирно посапывая лежащему в своей ивовой колыбели.
– Я недавно прошелся по округе, – сказал Жандыбай, нарушая мягкую тишину. – И залюбовался горными отрогами Бурабая, сердце мое замерло от волнения!..
Сидевшие вокруг Жандыбая на лужайке аульчане подались вперед: «ну… что он еще скажет?». Заметивший это Жандыбай обратился к ним:
– В былые времена, когда мы жили в Байольке, взрослые наши плакали, сердечные, услышав песню Сакена «Кокшетау». Ну-ка, есть среди вас те, кто может спеть эту песню?
И стар, и млад аула посмотрели на Айдара.
— А… Айдар! На, возьми мою домбру и спой-ка ту песню… «Кокшетау!» — эти слова Жандыбая все дружно поддержали и, обступив певца с красными от смущения щеками, вытащили его на середину. Айдар взял в руки домбру и, настраивая, покрутил колок. Затем начал петь. Это была песня Сакена Сейфуллина «Кокшетау»!
Кокше – Арки красавица-гора!
Неустанно дожди омывают тебя.
День-деньской отовсюду тучи плывут,
Чтобы узнать, что ты здорова, весела!..
Народ, тронутый песней, лаская слух воспарившей к небу, был удивлен тем, что приятный голос Айдара может так широко раскинуться, достичь таких высот исполнения. Говорят, что у песни есть крылья, оказывается, это правда! И в тот миг, когда голос певца, на крыльях песни взлетевший под самые небеса, приступил к припеву: «хала-ли-ла…ли-ла-ли-ла», по вечерней степи пролетел легкий ветерок… листва растущих перед домом белых берез зашелестела. Очарованный мир то колыхался, то замирал…
– Ах ты! – воскликнул восхищенно Жандыбай, когда песня отзвенела. – Эта песня именно так должна исполняться! Молодец!
– Спасибо, ага! – отвечал Айдар, пунцовея щеками. Он поискал глазами Арай и, увидев ярко освещенный народившейся луной лоб своей суженой, стоявшей в толпе, так был изумлен, что на мгновение у него перехватило дух. Вот какая бывает та, о ком говорят: «белоликая»! Весь переполненный чувствами, держа за руку свою Арай, Айдар шел вместе с расходившимся людом домой. И не ведали эти двое о том, что луна напомнила им своим сиянием еще и о предначертанных им судьбой испытаниях.
***
Когда в доме наладился быт, и Танабай с Куляй, окруженные внуками, только зажили благополучно, нагрянула эпидемия. Вначале никто не придал этому значения. Увидев по телевизору, как на улицах какого-то китайского города люди мрут, как мухи, у всех аульных жителей волосы на голове встали дыбом.
Вскоре весь мир с ужасом заговорил об этой эпидемии. Однако, где Китай, а где наш аул? Но оказалось напрасным думать о том, что эта напасть обойдет их стороной.
С каждым днем охваченных паникой аульчан всё больше одолевал страх. Прежде всего, никто не знал, где правда, а где ложь, одно было ясно: от этой эпидемии, наываемой «COVID-19», нет ни лекарств, ни лечения. С распространением слухов о том, что у зараженного эпидемией сразу затрудняется дыхание, и он умирает от удушья, люди потеряли покой.
Некоторое время спустя аульчан по-настоящему напугал один случай. Выходец из этого аула, мужчина средних лет по имени Агарын, живший и работавший на приличной службе в городе Кокшетау, скончался от этой болезни. Родственники привезли тело покойного и собрались, согласно казахскому обычаю, похоронить его рядом с могилами родителей, но не тут-то было. Охранявшие кладбище некие служители закона не допустили никого ни прочесть заупокойную молитву, ни похоронить усопшего. Одетые во все белое несколько человек с масками на лицах опустили в могилу тело прямо в том ворсистом ковре, в которое его завернули в больнице, засыпали землей и ушли.
– Астапыралла! О Боже правый!.. Что же это такое?! – такие тревожные вопросы занимали каждого.
– Оказывается, в той больнице подготовленные специалисты сами совершают омовение покойника. И там же читают заупокойную молитву. Строго запрещается привозить покойника домой и открывать его. Иначе эпидемия тут же распространится на других! – слушая такие слова сведущих в этом вопросе людей, аульчанам ничего не оставалось, как с возгласом: «о, господи, сохрани!» продолжать свое шаткое существование.
Эта пандемия явилась настоящим возмездием для человечества. И Разве сам Создатель, и всё Творение не потрясены злодеяниями рода людского, бесконечно враждующего и воюющего друг с другом, чиня козни и зверства?!
Невольно подумается, а не посходили ли с ума эти твари человеческие?!
А что это за неслыханное святотатство против природы, когда меняют изначальный пол, превращаясь из мужчины в женщину и, наоборот, из женщины в мужчину?! И что может быть ужасней однополых браков, когда женщины соединяются в союзе с женщинами, а мужчины с мужчинами?! Вероятно, Создатель и этим возмущен?! Возможно, наступила пора остановить и обуздать сотворенного им человека, обезумевшего в своей алчности и распущенности?!
С тех пор, как для погрязшего в тенетах эгоизма человека настали суровые дни ответа за содеянное, даже погода изменилась. В течение зимы выпадает обильно снег, и с потеплением села и города затапливают талые воды. А когда весенние наводнения прекращаются, всё лето нещадно печет знойное солнце. Сколько б люди не вглядывались в небо, лето-напролёт не выпадает ни капли дождя. Разве когда-либо казахи видели такое, чтобы в июле скот околевал с голоду?!
А еще… недавно… люди стали свидетелями того, как Мекку и Медину, что на арабской земле, где от сотворения мира никогда не выпадал снег и не проливались ливни, завалило снегом и залило паводковыми водами. Это тоже, видимо, знак, посылаемый человеку, дабы заставить его одуматься и осознать бессмысленность сопротивления высшим силам и законам творения.
Последствия пандемии люди начали чувствовать и по результатам засухи того лета. Выгоны скота покрылись пылью, водопои обмелели. На лугах не поднялась трава, которую обычно косили, чтобы обеспечить кормом скот в предстоящие зимние месяцы. Это что же, и впрямь наступает всемирное потепление?! Или природа приступила к мести роду человеческому за все злодеяния по отношению к ней? Что бы там ни было, явно Вселенная начала поворачиваться к земным жителям спиной.
Зачастили торговцы скотом. Удрученные событиями аульчане стали продавать им за бесценок имевшуюся скотину. И Танабай с Айдаром завели меж собой разговор о том, как спасти два косяка лошадей от летнего зноя и предстоящей зимней стужи.
– Кто же видел такое? – спросил Танабай у понуро сидящего рядом сына. – Все-таки есть опасность! В любом случае нам надо сохранить лошадей. В них всё наше будущее!..
Айдар промолчал. Сказать было нечего. Даже пасти лошадей при свете божьего дня становилось всё труднее. Из-за отсутствия мало-мальской травы на выгонах бедные животные не могли стоять на месте, уходили друг за другом в поисках подножной пищи. К тому же по причине обмеления водопоев часть прибрежных зарослей начала заболачиваться. Забредя в поисках воды в эти заросли, иногда лошади не могли выбраться оттуда. Ничего не оставалось, как с наступлением вечера запирать худеющих из-за недостатка корма лошадей за изгородями, сделанными наполовину из железа. Все окрестности в посевах. Нелегко было также препятствовать лошадям, бросающимся к пробившимся зеленым росткам зерна.
Но настоящая беда ждала впереди. Устрашающая эпидемия, с каждым днем охватывающая все большие пространства, не обошла стороной и их аул. И первой жертвой ее стали родители Айдара – Куляй и Танабай. Как-то, вернувшись с тоя, который проводился в другом ауле, оба на другой день почувствовали в теле жар.
По сложившейся исстари привычке аульных жителей не принимать такое всерьез, считая обычной простудой, они лечились старыми народными способами: пили горячий чай со сливочным маслом из кутыря, а вечером ели свежее мясо молодого барашка, запивая бульоном. Несмотря на обильный пот, легче им не становилось, и болезнь затянулась. Денно и нощно ухаживавшая за ними, Арай заметила, что прикованные к постели старики дышат все труднее с каждым днем, и обратилась за помощью к аульной медсестре.
– Подождите! Что вы сказали? Температура не падает? – не на шутку встревожилась та и немедленно позвонила в районную больницу. Врачи, освоившие навыки гасить очаги эпидемии, где бы они не возникали, оперативно примчались на машине скорой помощи. Двое, одетые в шуршащее защитное одеяние, в головном уборе, через стекло которого поблескивали их глаза, проворно измерили давление крови и температуру Танабая и Куляй. Затем, несмотря на их протест, положили одного за другим на носилки и увезли в больницу.
– Дорогие мои, будьте здоровы! Айдар… мой Айдар…
Это были последние слова Танабая, который кое-как приподняв голову с носилок, обратился к Арай.
– Ключ от того большого сундука… там, под моей подушкой. Береги его!..
Кто мог знать, что это был последний наказ свекрови Куляй навсегда покидавшей дом, своей невестке?!
Дав волю слезам, Арай долго смотрела вслед машине скорой помощи, которая удалялась по дороге, ведущей в райцентр.
Вскоре… сначала Куляй, а спустя неделю и Танабая пришлось предать черной земле. Сразу же после похорон Арай тоже положили в больницу с высокой температурой. Благодарение Аллаху, эпидемия помиловала ее, и через десяток дней она была выписана домой. Но войдя в опустевший без стариков дом, где обычно в гостиной возвышался горой свёкор Танабай, а в маленькой комнатке, болезненно постанывая и вздыхая ворочалась свекровь Куляй, Арай не выдержала и заплакала навзрыд. Именно теперь, когда она только начала осознавать значение и место отца-матери в жизни, внезапная скоропостижная утрата этих добрых созданий заставила сердце ее кричать, подобно тому, как жалобно ржет жеребенок, потерявший мать. Так Арай встретила еще один вечер, предавшись скорби стремительной, как сель, бренной жизни….
С уходом в одночасье обоих стариков дом словно лишился опоры. Айдар осунулся, стал задумчивым. Ослабевшая после перенесенной болезни Арай старалась окружить Айдара еще большей заботой, поняв, что, благодаря ударам судьбы, духом сильнее его.
***
… С развитием и совершенствованием науки изощреннее стали и методы вредительства. Вероятно, люди начали пренебрегать высказыванием «второго учителя» этого мира Аль-Фараби: «Знания без воспитания, без нравственного начала способны нанести вред, а не пользу». Иначе… иначе чем можно объяснить попустительское отношение крупных знатоков и ученых к созданию орудий массового истребления людей?! Ладно… зачем ходить далеко за примером, разве вблизи этого аула не совершено было настоящее преступление?!
…Айдар запер за ограждение лошадей, измучившихся от дневного пекла так, что у них дрожали почки. Когда он собирался домой, подъехали двое незнакомых всадников. Айдар начал интересоваться, как водится, кто они и откуда. «Мы те, кто ищет пропажу», — проговорил один из них и, приблизившись, протянул руку якобы для приветствия. А другой мужчина заехал сзади, обхватил Айдара и, несмотря на его сопротивление, накрыл ему лицо платком с каким-то резким запахом.
Усыпив таким образом Айдара, они притащили его в угол заграждения, прислонили там и начали заливать ему в рот водку. Затем положили возле него опустошенную бутылку и добавили еще одну, пустую. Оставив его, открыли заграждение и погнали лошадей на посевы, которые хоть и были невысоки, но уже колосились созревающим зерном.
Табун лошадей, изголодавшийся от нещадного зноя, иссушившего летние выпасы, накинулся на житницу и в полчаса опустошил зерновое поле, насколько мог охватить глаз.
Чем больше задерживался Айдар, с наступлением сумерек возвращавшийся с пастьбы, баюкая безветренную округу своей песней: «Во время кочевья коней по степи погоняю», тем больше беспокоилась Арай, ожидающая его с приготовленным ужином. Замерев на месте, она с бьющимся тревожно сердцем и затрудненным дыханием до боли в глазах вглядывалась в степь. Но Айдар не появлялся, да и песни его слух не улавливал…
Чуя сердцем что-то неладное, Арай громко позвала со двора старшего сына, студента Евразийского университета, который проводил дома очередные каникулы. «Отец твой никогда так не задерживался… быстрее… заводи машину, съездим к лошадям!» — сказала она нетерпеливо.
Приехав в летнюю конюшню, они увидели лежащие навзничь двери пустого заграждения, а рядом – спящего, повесив голову, Айдара. Их верный пес остервенело собирал лошадей и гнал их к заграждению. От этой картины Арай едва не лишилась сознания.
– Душа моя, что случилось с тобой?! Приди в себя, пожалуйста… приди в себя! Это… что это за бутылки? Я ведь никогда не видела, что бы ты пил! Что это? О, господи, да что же это такое?! – причитала Арай со слезами на глазах.
Они с Арыстаном заперли пригнанных собакой лошадей в заграждение, положили Айдара на заднее сиденье автомобиля и привезли домой.
Зерновое поле, вытаптанное лошадьми Айдара, принадлежало человеку по имени Ерасыл. Его родной старший брат Нурасыл работал судьей в одном из судов города Кокшетау. Все хорошо знали, что он опекал своего младшего брата, который не стал после школы учиться дальше и остался в ауле. Нурасыл купил ему посевное поле, заставил по весне засевать его, по осени – собирать урожай и сдавать пшеницу заготовителям зерна.
Нурасыл и сам иногда заворачивал в родной аул. То ли кто-то заранее узнавал о приезде судьи, но к этому времени, откуда ни возьмись, аул заполоняли разные прихлебатели. Один бежал открывать дверцу машины и помогал Нурасылу выйти из нее, другой ловкач обихаживал разнаряженную супругу судьи, готовый исполнить любую ее прихоть. Словом, для жителей аула приезд в родные пенаты Нурасыла был подобен показываемой в турецких сериалах пышной жизни тамошних господ. Народ есть народ, одни любовались этим спектаклем, другие досадовали и возмущались.
Едва забрезжил рассвет, весть о том, что табун лошадей Айдара вытоптал и уничтожил посевы Ерасыла, облетела аул. Наряду с этим распространялась молва: «Неизвестно, что за бес его толкнул, оказывается, Айдар напился и оставил лошадей без присмотра».
Сначала люди с испугом наблюдали, как спозаранку аул наводнил весь полицейский состав района и области. Упаси боже, если б совершено было убийство, пожалуй, так не скапливались бы. Включив красно-голубые мигалки наверху своих легковушек и громыхая мегафонами, они навеяли ужас на аульных. Полицейские на своих машинах окружили дом Айдара, надели кандалы на руки еще не успевшего прийти в себя табунщика и увезли.
***
Жандыбай в это время находился в пастушьей смене. О том, что Айдара в полусознательном состоянии арестовали и увезли, он узнал от сына Аманбая уже после полудня. Эта неожиданная дурная весть выбила его из колеи. Некоторое время он сидел, собираясь с мыслями, потом сказал сыну: «побудь с овцами» и, вскочив на коня, поскакал в сторону аула.
– Дорогая невестка, – обратился Жандыбай к Арай, спешившись с лошади. – Когда мы переселились сюда, в Казахстан, на землю предков, первыми, кто оказал нам искреннюю поддержку и сочувствие, были вы, мои дорогие. Нас, не владеющих русским языком, водил по кабинетам различных учреждений Айдар. Он помог нам зарегистрироваться, получить гражданство и необходимые переселенцам документы. А теперь, видишь, что происходит?!
Жандыбай высказал всё это давящейся плачем Арай и замолчал, словно задохнулся. Потом сглотнул и заговорил снова, то и дело вытирая рукавом просторного чапана глаза:
– Это… это умышленный заговор, вот что! Я нутром это чую. Айдар ни в чем не виноват! Следовательские органы дойдут до сути, до правды и завтра же освободят Айдара. Храни терпение, дорогая! …Нет-нет да подумаешь, будь Танаке и Куляй живы, сумели б они вынести такое горе?! Вряд ли! Пусть покоятся с миром! – так на правах старшего он утешал Арай.
Разве Айдар был первым и последним, кто оказался без вины виноватым?! Весь мир виноват! Сколько их, невинно осужденных и горько плачущих! Разве мы не топчем ногами их слезы?! Чьи глаза мы сумели высушить? За кого смогли заступиться? Делая вид, что не видим мерзостей, творящихся вокруг, не слышим стенаний страждущих, живем, пряча голову от зла. Чьи души может спасти такая позиция, кого сберечь?
Кому и что можно сказать? Как оправдаться? Несмотря на то, что совершают грех, за который придется отвечать, враждебно настроенные злоумышленники, преследующие лишь свои грязные цели, добились своего. Как ни старалась Арай, исходя слезами, оправдать мужа, ей не удалось никому доказать, что ее Айдар с рождения не брал в рот спиртного.
– Вы… почему говорите, с самого рождения? Вы что, мужа своего знаете с рождения? – с издевкой спросил молодой следователь, сыпя соль на рану и без того измученной Арай.
– А вот некоторые аульные жители свидетельствуют, что Айдар ваш напивался и каждый вечер возвращался домой, распевая песни. – сказал следователь и начал перебирать лежащие перед ним бумаги.
Диву даешься тому, как наловчились казахи делать ложные обвинения и лжесвидетельства! Они немыслимо поднаторели в таких делах, как от зависти кого-то живьем засунуть в могилу или вспороть ножом живот, а от ревности – живьем зажарить на костре. И несмотря на то, что мы знаем, сколь много благочестивых и праведных погибло, почему по сей день в решающий момент, зажмурив глаза (да чтоб они вытекли!), все равно творим подлость?! Да еще потом раскаиваемся! Что это? Неискоренимая болезнь или врожденное своеволие, мол, «сидящий без дела казах что-нибудь да замышляет»?!
Одолеваемая этими мыслями, не в силах что-либо сделать, чтобы спасти сидящего в тюрьме Айдара, главу и кормильца семьи, Арай исстрадалась настолько, что сильно похудела и щеки ее впали. Почему… почему… Она так и не смогла найти ответов на эти мучительные вопросы. Да и найдет ли когда-нибудь!..
… Вскоре суд вынес приговор по делу Айдара о лишении его свободы на длительный срок и отправил по этапу в колонию подле города Актау. К этому решению было пришито возмещение им ущерба вследствие намеренного нанесения вреда чужому имуществу, сюда же добавлена стоимость купленных хозяином дорогостоящих удобрений для повышения урожайности зерна и химикатов для защиты от вредителей.
На самом деле никто из местных ни весной, ни летом не видел, чтобы Ерасыл обрабатывал свои посевы. Однако к деловым бумагам суда были присовокуплены справки, аргументирующие покупку Ерасылом в различных фирмах химических удобрений и лекарств по высоким ценам. Ложные справки сделали свое нечистое дело и выступили за передачу имущества Айдара во владение Ерасыла. Разве не говорится испокон веку: «Бог – сторонник честных»?! Или… да… или злоумышленников наказывать Бог не торопится? Говорят еще, что Бог любит тех, кто выжидает и проявляет терпение…
Едва было зачитан приговор суда, Арай разрыдалась: «О мой Бог!», ни к кому, кроме Бога своего, не обращая навалившееся горе. Окружающие пытались призвать ее к терпению…
Через несколько дней, в тот же день, когда решение суда вошло в силу, явился судоисполнитель, молоденький парень. Он пересчитывал имеющийся скот Айдара, и велел помощникам грузить его в грузовые машины «КамАЗ».
Еще в день суда, покинув зал, Жандыбай сразу пришел в дом Арай:
– Невестка, дорогая моя! Что случилось, то случилось. Ты, главное, не унывай теперь, будь крепкой, как сталь! Возможно, Айдар недолго там задержится, реабилитируется и вернется. Да и одной тебе нелегко будет управляться со скотом. Оставь себе одну дойную корову, остальной крупный рогатый скот и мелкую скотинку пересчитай и отдай мне. Угоню на пастбище. До тех пор, пока Айдар не вернется живой-невридимый, я буду ухаживать за ним, пасти и растить, – сказал он, выражая этими словами свою искреннюю заботу.
Забывшая о том, что такое смех и сон, проводившая дни и ночи в плаче Арай с опухшими от слез глазами вместе со старшим сыном Арыстаном передали Жандыбаю скот, оставшийся от конфискации суда. За Жандыбаем, угонявшим коров и овец с козами, последовали и верные пастушьи псы -тобеты Айдара.
Сердце Арай, глядящей вслед уходящей скотине, обливалось кровью. Словно почуяв это, все три пса вдруг остановились и, повернувшись, посмотрели в сторону аула. Даже собаки почувствовали нагрянувшую на хозяина беду. Беломордый пес бросился бежать к аулу, а остальные два тобета продолжали следовать за скотом.
Казахи относили собак к семи сокровищам*, считая их разумными
_____________________________
Семь сокровищ* («Жеті Қазына») – одно из философских понятий мировоззрения казахов. Верный пес входит в эти сокровища наряду с мужеством джигита, умной красивой женой, глубокими знаниями, быстроногим конем, ловчим беркутом и хорошим ружьем.
тварями, преданными своим хозяевам. В этом заключалась их прозорливость и глубокое знание животного мира. Беломордый пес сразу же по-хозяйски обошел двор, загоны для скота, а потом улегся под березой, растущей перед крыльцом дома. До самого вечера он не сдвинулся с места, решив, видимо, наблюдать за всеми, кто посещает дом.
Вечером того же дня Арай увидела, как два тобета Айдара, поднимая пыль ведущей к пастбищам Жандыбая дороги, гонят скотину своего хозяина в сторону аула. Арай с громким криком вышла им навстречу. Вдали показался всадник. Это был Жандыбай.
– Невестка, милая! Невестка… милая! – затрудненно проговорил Жандыбай, не спешиваясь, – Ну надо же, а!.. Пригнал я скотину с пастьбы и только собирался запереть ее в загоне, как эти два пса, грозно на меня ощерились, отделили весь ваш скот и погнали в сторону аула. – Надо же, а!.. И как только эти два тобета узнают вашу скотину?! Чудеса!
Тут оба пса подошли к Арай и взглянули ей в лицо, словно говоря: «это ведь наша скотина, почему ты позволяешь запирать ее в чужом загоне?». С залитым слезами лицом Арай закричала пронзительным голосом, взорвавшим тишину вечернего воздуха:
– Что вы теперь хотите от меня?! У нас ведь нет хозяина!
В тот миг, когда прозвучал душераздирающий крик Арай: «Что вы теперь хотите от меня?!», псы впились глазами в скатывающееся к горизонту кровавое солнце и разразились лаем.
Арай подошла к непонятно на кого и почему лаявшим собакам, обняла их за мощные шеи, и ее горькое рыдание огласило округу, выражая вечернюю печаль всего мира. Жандыбай тем временем развернул уже достигшую загона скотину и снова погнал в сторону пастбища. Провожая его налитыми кровью глазами, тобеты не шелохнулись, лишь вопросительно поглядывали на хозяйку.
– Не трогайте больше! Теперь наш скот будет находиться на пастбище. Жандыбай-ага будет пасти его, – и оба пса, словно поняв ее слова, последовали за Жандыбаем.
Даром, что собаки, а ведь какие понятливые! Говорят, что собаки верны своим хозяевам, это можно было увидеть на примере тобетов Айдара. Половина аула была на стороне Айдара, а когда другие очерняли его, давая ложные показания, у них, выходит, не осталось и той доли честности, какая была присуща даже собакам?!
Неужели мы, представители рода людского, уже скатились ниже уровня этих тварей? Если в прежние времена, провожая детей в детские сады и школы, предостерегали их: «берегись на улице бродячих собак, как бы не укусили!», то теперь дожили до таких времен, когда наказываем внукам: «остерегайся чужих людей на улице, не приближайся к нему, даже если позовет!».
Почему иногда люди говорят в горькие минуты: «живем собачьей жизнью»? Что такое собачья жизнь? Это когда следует быть благодарным хозяину и служить ему верой и правдой только за то, что он, если не каждый день, то хотя бы через день наливает пищу в твою лоханку? Но ведь, несмотря на это, та самая собака порой может наброситься на своего хозяина! Разве не так? Выходит, что и у собак, как и у людей, встречается такое свойство, как предательство?
Как оказалось, лицемерие изворотливого продажного мира испытывал в полной мере и Нурасыл, работавший судьей в Кокшетау. Осведомленный народ говорил, что он запросил больших размеров взятку за то, что взялся решить в пользу некой крупной строительной компании какую-то скандальную проблему. То ли размер взятки для этой компании оказался чрезмерным, то ли она не захотела поддерживать взяточничество, заразившее общество, этого никто не знал. Но в соответствующие органы просочилась информация, Нурасыл был пойман с поличным в своем кабинете во время передачи взятки, арестован и временно посажен в камеру для расследования дела.
Эта шокирующая новость немедленно распространилась среди людей.
– Айдара ведь они засудили, пусть теперь посмотрят, каково это – заставить страдать безвинно осужденного! Есть Бог! «И для потопа преграда найдется», а то уж слишком возгордились! – говорили люди.
Кто-то произносил эти слова с досадой, кто-то – со злорадством, кому из них закроешь рот?! Как бы там ни было, не лишне было б не забывать о том, что в этом бренном мире есть тропа, которая когда-нибудь может привести к несчастью.
Кто в этом мире насытился богатством? Когда-либо философский смысл исконно казахской мудрости: «Глаза человека насытятся только землей» могла заставить задуматься смертного, будь то умный или глупец?! Однако есть ли нынче те, кто мог бы назвать себя глупцом? Найдутся ли такие, кто может сказать: «Я бездарь, необразован и ничего не умею делать»? Сейчас такое время, когда все глупцы заделались умными и мудрыми. Заблудившееся время! Не точнее ли сказать – время, вводящее в заблуждение? Но куда подевались мудрецы и мыслители, которые призваны корректировать время и не допускать заблуждения людей? Похоже, что и они, живя среди глупцов и безродных, растеряли свое благородство и забыли о том, кто они!
Эти мысли – порождение ночи – отнимали у Арай покой, мучили ее и ввергали в бессонницу. Из тюрьмы от Айдара не было ни писем, ни весточек. Она хотела поехать к мужу на свидание, но оказалось, что к нему никого не допускают. Что же ей оставалось кроме того, как проливать слезы? Да если и удастся свидеться с мужем, что она скажет ему? Разве то, что без разрешения Айдара отправила старшего сына вместе с сыном Жандыбая в Англию, где тот учился? Э… и что с того, что скажет?
– Тате*, — произнес Айдарбек, войдя в дом и учтиво обратившись к Арай. –
__________________________________
Тате* – обращение к старшей по возрасту женщине.
Мы еще докажем, что Айдар-ага осужден безвинно! Я веду переговоры с друзьями-юристами.
– Спасибо, дорогой мой! – произнесла Арай и замолчала, привычно уходя мыслями к Айдару.
– Тате, — продолжал Айдарбек. – Мы в Арыстаном стали большими друзьями. Я пришел к вам с одним предложением. А также хотели получить ваше согласие и выезжать в путь.
– Вместе с нашим Арыстаном? – переспросила Арай, только при имени сына приходя в себя.
– Да… да, тате! Я хотел бы забрать Арыстана с собой на учебу в Англию. Ему надо выучить английский! Там он получит хорошее образование. В Лондоне он будет рядом со мной. Все проблемы с учебой мы уже утрясли. – пока парень говорил это, в дом вошли Жандыбай и Зейнеп.
– Невестка, милая, – сказал Жандыбай за вечерним чаем. – Ты не противься решению этих ребят! Пусть учатся за границей. Английский язык необходимо знать.
С наслаждением потягивая чай, Жандыбай между делом заметил, что выступление народа против обучения английскому – это невежество. В конце концов, знание этого иностранного языка для казахов – один из способов сохранить себя в мире, где он пока является господствующим. Также сосед сообщил, что, продав скот и накошенное за лето сено, они приготовили деньги для оплаты учебы Айдарбека и Арыстана.
– Хорошо, ага! Вы же говорите, чтоб я не связывала удачу сына. Пусть едет! Возможно, и Айдар раньше срока выйдет из заключения, – проговорила Арай и опять расплакалась.
Жандыбай вознес благословение и вышел. Оставшиеся в доме Зейнеп и ребята, как могли, успокаивали смятенную Арай.
– Ах ты, моя сердечная! Как же тебе не плакать, заставили тебя страдать понапрасну, – говорила Зейнеп страдальчески. – Вернется он! Увидишь, Айдара скоро освободят. Я бобы на него раскинула, путь у него открыт.
Арай знала, что Зейнеп имела дар гадать на бобах, и все ее предсказания сбывались. От слов соседки настроение ее поднялось, лицо прояснилось, она поцеловала собравшихся в дорогу Арыстана с Айдарбеком и выразила им искреннее материнское участие.
– Женеше*, — обратилась Арай к выходящей из дома Зейнеп. – Говорят, Ерасыл собирает у народа жылу**, чтобы брата-судью перевели на домашний арест. Пусть агатай*** продаст какую-нибудь нашу скотинку и тоже внесет за нас вклад в эти деньги.
Время, когда только деньги могут гарантировать честное слово человека и даже его клятвенное заверение во имя Бога, еще немало заставит род человеческий мучиться и страдать. Это тоже, видимо, признак деградации честности и душевной чистоты. А человек с деградировавшей честностью легко может быть поглощен бездной. Как бы там ни было, время это уперлось в тупик!
Ушедшая в эти ранившие душу мысли, Арай вытащила к дверям старый патефон и попросила Арыстана, собиравшегося поутру в дальний путь, включить его, а сама вышла из дому.
«Во время кочевья коней по степи погоняю», – начинавшаяся так песня эхом разнеслась в безмолвном вечернем воздухе. Стоявший на привязи перед домом караковый конь Айдара с белой отметиной на лбу откликнулся тихим ржанием…
Кокшетау, июль 2021г.
Перевод с казахского языка Раушан Байгужаевой
____________________________
Женеше* – обычно так обращаются к жене родственника, старшего по возрасту.
Жылу** – коллективное добровольное пожертвование попавшему в беду человеку.
Агатай*** – уважительное от слова «ага» – дядя.
