У «Акмолинской правды», пережившей столетний период явлений, событий, были исторические предшественники. У каждой из тех газет — свои названия, административная подчиненность, территории распространения. Слово «правда» далеко не всегда присутствовало в названиях. А сама правда разной была. Была она и горькой. О чем свидетельствуют, например, сохранившиеся номера «Новой степи» — газеты Акмолинского ОКРУЖКОМА ВКП(б), ОКРИСПОЛКОМА, ОКРПРОФБЮРО.
Этот номер окружного издания (редакция размещалась в Акмолинске, на углу Б-Базарной и Гостинодворской) прислал из Алматы в корпункт «АП» краевед Елеубек Тналин. Исследователь документов давних лет не стал комментировать содержание публикаций: он собирает историю своих земляков и их территориальных соседей, следуя сути поговорки «кто старое помянет — тому глаз вон, а кто забудет — тому оба вон». Копия экземпляра присланного издания отражает директивный дух 1930 года, направленность «голощёкинской политики» (по фамилии Филиппа Голощёкина, возглавляющего Казкрайком ВКП(б) в 1925-1933 годы). На своем предыдущем партийном посту (до этого руководил Самарской губернией) Ф. Голощекин отличился тем, что активно развивал НЭП (вместо экспроприации вводил рыночные отношения). А в Казахстане его первым масштабным мероприятием стала именно массовая конфискация имущества и скота на селе по соответствующему декрету от 1928 года, который предусматривал еще и выселение «крупнейших байских хозяйств и полуфеодалов». В печати и циркулярных письмах, разосланных председателям райоргбюро и аульных Советов, упорно внушалась мысль о том, что данное мероприятие проводится исключительно в интересах беднейших слоев аула. Власти стремились сформировать у населения всеобщую ненависть к баям, кулакам, подкулачникам. Репрессивные меры были приняты одномоментно в отношении 700 хозяйств, у которых отобрали около 150 тысяч голов скота. По признанию самого Голощёкина, первоначальные замыслы конфискации были вдвое масштабнее. Поэтому заголовки на первой полосе окружкомовской газеты «Новая степь» говорили сами за себя: «Мало утешительного», «Положение не улучшилось», «Все отстаем», «Продолжать наступление»…
«Большевистскую твердость и правильный подход» газета объясняла читателям содержанием своей передовицы: «лозунг раскулачивания мы будем проводить…только на базе сплошной коллективизации», «по-прежнему остается в силе лозунг ограничения и вытеснения кулачества». Меж тем на бумаге велась подготовка к севу. Но стоял вопрос: чем поля засевать? Урожай с осени вывезли, а спецбригады выгребали-выметали по ларям то, что было припасено для питания семьи: и кулаку, и бедняку одинаково несытная доля светила. По официальным сведениям в газете на 1 марта 1930 года по всему Акмолинскому округу план сбора семенного фонда был выполнен только на 23,6 процента. Среди районов лучше всех выглядел Карагандинский (центр — поселок Кокузек): 48%. В Коммунистическом районе (село Николаевское) — 22, а в Промышленном районе (село Больше-Михайловка) 860 коллективизированных хозяйств были обеспечены семенами только на 11,6 процента (к тому же плохо очищенными).
Жернова конфискации продолжали перемалывать судьбы людские. Вот заметка из села Ишимское Пролетарского района (ц. — село Донское): «До сих пор кулачество нашего села кричало на всех переулках, что хлеба нет, что семфонд не выполним. Когда часть бедняков-активистов обнаружила у Касьяненко Егора 209 пудов хлеба, убедилась, что верить кулацкому нытью нельзя. 4 члена сельсовета, поддерживавших кулаков, из состава совета отведены и преданы суду». Подписана была та заметка псевдонимом ЗРЯЩИЙ. Газетчики не могли поступать вразрез директивам, в противном случае их ожидала судьба тех 4 ишимских сельсоветчиков.
На лобном месте напечатан рапорт из села Запорожского: «За два дня ударными бригадами отрыто 10 ям с количеством хлеба 372 пуда». Здесь, на месте, «раскулачили» и своих союзников по классовой борьбе — середняков, бедняков. Один бедняк сам открыл яму под печкой. Оттуда извлекли 17 пудов зерна (чуть больше 276 кг). У другого бедняка нашли на кухне под соломой 20 пудов…
Уроженец села Ишимка Анатолий Петрович Жермоленко (внучатый племянникупомянутого газетой «Новая степь» Егора Касьяненко) вспоминает: «Никакими эксплуататорами и богатеями они не были. Мой дед Яков Порфирьевич Касьяненко со своими родственниками и земляками добирался до Ишимки и Терсакана в 1876 году из Полтавской губернии то пешком, то на быках. Дед сам дом построил, сейчас мой брат в нем живет. Мало-помалу обзавелся хозяйством. Участник первой мировой войны. Он много работал, помогал ему только один наемный работник, который был фактически членом семьи. Как он рассказывал, в гражданскую войну колчаковцы в Ишимку приходили, грабили. Дед к ним как-то обратился со словом «товарищ», так они его за это хотели расстрелять. А потом и товарищи в 30-е забрали весь скот, хлеб, выгнали из дома, а в 1933-м осудили, как врага, и отправили в лагерь. Кажется, это был Карлаг. Вернулся домой только в 1945-м. Отец, Петр Петрович, воевал в Великую Отечественную. Пришел с фронта в 44-м весь израненный, с простреленным легким. В год Победы умер дома. Доставалось и мне, как «кулацкому внуку». В школе родного села даже отказались принимать в комсомол, хотя последним я никогда не был. Участвовал в строительстве всех главных объектов Ишимки. Но в партию я уже заявление не писал — вдруг опять откажут».
Слушал я повествование Анатолия Петровича, не перебивая: возраст собеседника почтенный (он с 1936), та же эпоха, из которой охота все тяжелое забыть, да и семейная история до боли знакомая — земляки рассказывали точно такие. Бабушка Секлета тоже из раскулаченных. На русском не разговаривала — на украинском или казахском. На знакомом, как родном, языке ей вовремя шепнули, что после экспроприации наследной мельницы лучше всего откочевать подальше. Не Россию или Китай выбрала, а киргизский Токмак, там и родила моего отца. Когда они с дедом вернулись на родину, обобществленную мельницу в совхозе разобрали на материал. Зачем, если ей замена смогла потом появиться только на закате истории СССР? Деда на фронт призвали, там он и пропал без вести. А на мое социальное происхождение тоже, как у Анатолия Петровича, в последующем обращали пристальное внимание.
Направление, где искать ответы на кочующие из поколения в поколение вопросы, подсказал известный казахстанский исследователь, кандидат исторических наук, доцент Асылбек Бисенбаев в недавнем своем интервью про 30-е годы и историю Казахстана вообще (https://camonitor.kz, 17.02. 2019 г.): «Вместо того, чтобы пытаться «приватизировать» чужую историю и великих личностей других народов, мы должны наконец-то заняться изучением собственного прошлого. Но это должен быть процесс хирургический — через боль, гордость, стыд, холодный расчет… Напомню, что численность казахов в конце XIX века составляла свыше 4-х миллионов человек. Перепись, проведенная в 1937-м, показала, что численность казахского населения упала до 2-х миллионов 181 тысячи человек».
Григорий СПОДЕНЕЦ,
собкор «АП».
