Как же замечательно, что Кокшетау в этом году объявлен культурной столицей Казахстана! Именно поэтому мы смогли «вживую» познакомиться с Крымом Алтынбековым – мастером, сумевшим сохранить для потомков уникальные артефакты древней Великой степи. Интервью нашей газете он дал после открытия выставки экспонатов из фондов историко-краеведческого музея Атырауской области «Ұлы дала жауһары». Часть из них предстала миру благодаря нашему собеседнику.
Как и ставший брендом суверенного Казахстана «Золотой человек», и экспонировавшиеся во многих музеях мира исторические реконструкции «Берельские кони», «Сарматский вождь», «Сарматская жрица («Алтын Ханшайым»), «Уржарская жрица», «Кимакский конь»…
Но надо сказать, что художник-реставратор, имеющий множество патентов, автор уникального метода изъятия археологических артефактов блоками, основатель и руководитель Научно-реставрационной лаборатории «Остров Крым», автор нескольких книг – очень немногословен. И вовсе не из-за нехватки времени. Видимо, он принадлежит к той части подлинных мастеров, которым куда легче и интереснее творить, руками делать то, что умеют и любят, нежели рассказывать о себе. Но в итоге…
— Крым Алтынбекович, без традиционного вопроса «как дошли до жизни такой?» все-таки не обойтись. Каков путь от аульного парнишки до художника-реставратора с мировым именем?
— Путь – удачный, интересный. Наверное, потому что учителя были замечательные. И в ауле нашем, где отец мой – участник Великой Отечественной войны – был директором школы, и в армии советской, где служил после школы… СССР страной был огромной, учись, работай хоть на юге, хоть на севере, любой профессией овладевай. Только старайся. Всегда помнил слова Абая: «Хочешь быть богатым – учись ремеслу».
После армии успел поработать по нескольким профессиям, но в итоге получил специальность художника-ювелира. С 1974 года работал в Санкт-Петербургских реставрационных мастерских Эрмитажа, начинал с подмастерья и почитал это за счастье. Затем стажировался в Московском Всесоюзном НИИ реставрации.
И здесь с учителями везло. А главным наставником для меня стал Михаил Соломонович Гринкруг. Не только для меня. Он столько реставраторов вырастил, по всей стране работали. Повезло и со стажировками, проходил их в реставрационных мастерских Лувра и Гренобля. Но это позже. Так что «мир посмотрел», надо уже было и «себя показать».
— Откуда у художника-ювелира интерес к археологии, реставрации артефактов, исторической реконструкции?
— В 70-е годы прошлого столетия я молодой был, такого понятия, как «национальное самосознание» не знал, не думал об этом. Мы же тогда об этом не говорили. В Москве, Ленинграде общался, дружил с людьми из многих республик. И все они гордились: «У нас такой древний памятник», «А у нас…». А я так мало мог рассказать… И было мне как-то обидно. Понимал, ощущал, что не может такого быть. У казахов древняя история, только мало мы о ней знаем. Можно сказать, у меня даже комплекс неполноценности начал появляться.
Вернулся на Родину, начал работать в «Казмузейреставрации». Была такая мощная организация. Потом – распад Союза, государственные учреждения многие исчезли. Время было сложное, не до реставрационных работ.
Я хотел заниматься тем, что умею и люблю. Создал свою реставрационную мастерскую в Алматы. Опыта, мастерства хватало. Главное – желание творить, изучать, двигаться дальше. Небольшую поначалу, позже преобразовал ее в Научно-реставрационную лабораторию. Название «Остров Крым» придумала одна знакомая журналистка. Она, видимо, книгу Василия Аксенова с таким названием любила. А тут так совпало, что меня так и зовут – Крым. Мне понравилось.
— И все-таки. Вы же не ограничились реставрацией, допустим, ювелирных изделий, того, что приносили Вам заказчики…
— Не мог и не хотел. Стали независимой страной, такой интерес к прошлому, к истории… Вот тогда я понял, что такое национальное самосознание. Знать свои корни, гордиться предками, чтобы уверенно в будущее смотреть. Чтобы, уважая других, быть с ними на равных. Ценя свое прошлое, понимать настоящее. Чтобы не потеряться в этом мире. Сразу скажу, что теперь у меня никакого комплекса неполноценности нет. Есть гордость за нашу историю, уважение к корням людей других национальностей.
Обращались археологи. Но часто, пока они довезут ценнейший артефакт, от него мало что остается. Веками в земле лежал, попав на воздух – гибнет.
Так что надо выезжать, работать на раскопах. Но сердце кровью обливается, когда видишь, как буквально на глазах извлеченный из захоронения кусочек ткани тут же в труху превращается.
Реставратор же – как сапер. Нам ошибаться нельзя. Одно неловкое движение, и бесценный артефакт утерян навсегда. Так что для того, чтобы реставрировать, надо поначалу придумать, как законсервировать и сохранить.
— В России, где Вы обучались, в Европе, где стажировались – богатейший опыт реставрационной деятельности. Разве нет таких методов?
— Есть, конечно, но там и оборудование, технологии дорогие в изобилии. И потом, одно дело сохранить и реставрировать, допустим, каменное изваяние. Другое дело – органику: ткань, дерево, кожу… Для меня они куда ценнее золота. Потому что несут намного больше информации о том, как предки жили, что умели. И о том, насколько мы не утратили связь с ними.
На раскопках нашли байпак. Вернее, его фрагменты. Законсервировали, реконструировали… Да у моего деда точно такие же были!
С экспедицией Рустема Абдрашева «В поисках Тенгри» мы на автомобилях более 5 тысяч километров на пути к Улан-Батору проехали. Заходим в юрты казахов: на корпешках, одежде – вышивка по той же технологии, что и на образцах, которые на раскопках сакских курганов найдены. Орнамент немного изменился, а цвета, способ вышивания – все те же. Вот так: из поколения в поколение… А, может, на генном уровне передается…
Так что органические артефакты для меня куда ценнее, чем, допустим, золотые. Если бы не осталось кусочков ткани на одеянии «Золотого человека», разве мы смогли бы понять, в какой последовательности детали расположены?
В захоронении Сарматской жрицы мы нашли удивительный гребень искусной работы, в котором масса информации, и буквально после двух снимков фотографа быстро законсервировали его, поскольку дерево стало на наших глазах разрушаться. Если бы мы его не реставрировали, то не узнали бы много удивительных вещей, тем более, что украшен он был с двух сторон.
В найденных артефактах важна информация, а в золоте ее нет. Ведь это только тонкая пленка, которой покрывается органика: дерево, кость, и если не сохранить ее, то золото будет лишь скомканным фантиком.
— Описание Вашего авторского метода можно найти в литературе. Но, пожалуйста, для наших читателей – «из первых уст»…
— Наш метод – изымать артефакты блоками. Вместе с землей. Это дает возможность транспортировки. Привозим в лабораторию. Исследуем вместе с ученым-рентгенологом. Рентгеновские снимки дают возможность увидеть, что находится в этом блоке земли. В полевых условиях это сделать невозможно, вместе с землей уходит вся органика.
Снимки сделали, увидели, снимаем землю слой за слоем, артефакт изымаем в лабораторных условиях при определенной температуре и освещении, консервируем, изучаем, реставрируем, реконструируем… С мокрым деревом (есть такой термин) – одни методы, с горелым – другие, с кожей – третьи…
Я – сторонник целостной реконструкции жилища, облика, оружия… Труд огромный. Но методики есть. Когда молодой человек видит, как жили его предки, знакомые черты узнает, тогда историческое сознание и формируется.
— Можно представить, какой трепет Вы испытываете, когда соприкасаетесь с такими посланиями из древности… возможно, голоса аруахов слышите?
— У меня часто об этом спрашивают. Лгать не буду: голосов не слышу, видений нет, сплю спокойно. Трепет испытывать некогда. Затрепещешь – артефакт потеряешь. Счет часто на секунды идет. Сохранить найденное для потомков – это моя работа. Которую я люблю и делаю хорошо. Иначе – нельзя.
Очень бы хотел поработать в ваших краях. Сам акмолинский ландшафт подсказывает, что в этих местах – множество артефактов, оставленных предками. Это – край с великой историей.
Беседовала Нина МИТЧИНОВА
Фото из свободных источников.
