Ко Дню памяти жертв политических репрессий и голода
Это и об Омаре Артыкбаеве — одном из миллионов казахов, ставших жертвами бесчеловечного тоталитарного режима. Сегодня мы беседуем с его сыном, доктором исторических наук, профессором Жамбылом Артыкбаевым и Шолпан Тлеубердиной — преподавателем истории, человеком неравнодушным, с активной гражданской позицией.
Омар жолы
— Спасаясь от страшного, искусственно созданного голода в начале 30-х годов, семья моего отца из нынешнего Осакаровского района Карагандинской области перекочевала на территорию Омской области, — рассказывает Жамбыл Омарович. — Тогда говорили «Севкрай» (северный край). У нас в ауле даже был мужчина с таким именем.
Там тоже лиха хлебнули, вернулись в Казахстан в 1934 году. Отец еще мальчишкой до революции помогал землемерам. Тогда и русским языком овладел, был грамотным, общительным человеком. Устроился на работу в старательскую артель на руднике Жолымбет (что на территории нынешнего Шортандинского района), помогал искать золото по древним документам и следам, дошедшим еще из бронзового века.
Казалось, жизнь налаживается, женился, ждали ребенка. Но свою первую дочь отец увидел не скоро. Наступил 1937 год, когда, по бессмертным словам Анны Ахматовой, вся страна корчилась «под кровавыми сапогами. И под шинами черных марусь». Арест, печально известная 58 статья, 10 лет лагерей. По этапу ушел весь инженерный состав рудника.
Среди них и технический директор Герберт Ким — специалист, приглашенный на работу из США. С началом советской индустриализации приглашали многих зарубежных специалистов. Поначалу власти старались условия создать. Жамбыл Омарович рассказывает, что дочь Каныша Сатпаева в своей книге воспоминаний пишет, что в детстве в Жолымбете уголь воровали у американца, потому что свой дом семье будущего академика отапливать было нечем. Герберта Кима приговорили к смертной казни, после вмешательства США заменили на 25 лет лагерей. А в 1942 году освободили, потому что США назвали условием поставок по ленд-лизу освобождение своих граждан.
В 1942 году освободили и Омара Артыкбаева. Очевидно потому, что очень было нужно золото, а специалистов не хватало. Вернулся в Жолымбет, работал на шахте.
1947 год. Еще одна волна арестов. Его увели ночью. Опять 58 статья. Карлаг. Вместе с другими заключенными все ужасы концлагеря переживал и Лев Николаевич Гумилев. Через много лет Жамбыл Омарович в книге человека, чье имя носит столичный университет, прочел, что тюркским языкам Лев Николаевич обучался именно тогда, в Карлаге, учителем был его сосед по нарам Омар. Есть множество оснований полагать, что им был именно Омар Артыкбаев: время совпадает, возраст, знание русского языка…
В 1951 году Омара Артыкбаева, Льва Гумилева вместе с большой группой заключенных перевозят в Иркутлаг А осенью 1953 освобождают. Не оправдывают, не условно-досрочно, а просто освобождают. У историка Жамбыла Артыкбаева есть множество фактов, свидетельствующих о том, что гигантская лагерная система после смерти своего «отца-основателя» Сталина стала неуправляемой: «Замечательный фильм «Холодное лето пятьдесят третьего» как раз об этом».
Лагерная тема в семье была табуирована. Но как-то отец рассказал уже подросшему сыну, что незадолго до освобождения за одну ночь в лагере зарезали не менее 300 грузин. Кто? Почему? Заключенный Омар Артыкбаев этого не знал. То ли борьба за право верховодить в лагере, то ли мстили за преступления Сталина — грузина по национальности. Только говорил, что казахи в стороне старались держаться, потому и выжили.
Вернулся, остановился на постоялом дворе, окончил водительские курсы, в родной аул (родственники к этому времени перебрались ближе к Караганде) приехал на полуторке с деревянной кабиной. Полевые дороги, что он проложил, до сей поры так и называют: «Омар жолы».
Омар Артыкбаев выжил. Выстоял. Не сломался. Не ожесточился. Никогда не сетовал на судьбу, никогда не проклинал своих обидчиков. Молчал. Только однажды, когда за семейным обедом родственник заговорил в тональности «Сталина не хватает. Он бы…», сказал: «Как можно хвалить кровопийцу». Сказал тихо, но услышали все. И запомнили.
Фото Айбека ДАНЬЯРОВА.
«Уводили тебя на рассвете, за тобой, как на выносе, шла…»
Горькие строки Анны Ахматовой — вдовы расстрелянного большевиками Николая Гумилева, матери репрессированного Льва Гумилева — не раз вспоминались во время нашей беседы.
Что давало силы людям, прошедшим круги ГУЛАГовского ада? Что помогло вернуться кжизни нормальной, трудовой, сохранить веру в людей, детей растить? Нам это сложно понять и представить. Но, видимо, то, что мы называем сегодня исконными общечеловеческими ценностями. Их так и не удалось разрушить большевикам. Как, собственно, никому, никогда и нигде.
— Прочел одно из выступлений Анастаса Микояна. В нем этот не очень грамотный человек призывает брать пример с пионера, повторившего поступок Павлика Морозова. — размышляет Жамбыл Омарович. — Не приемлю большевизм уже за то, что пытался лишить нас веры, любви родительской, сыновней, святости родственных и семейных уз.
Возвращались, потому что знали, что их ждут, что они нужны. Это же давало силы матерям, женам. И вновь Ахматова: «Приговор… И сразу слезы хлынут, ото всех уже отделена, Словно с болью жизнь из сердца вынут, словно грубо навзничь опрокинут, Но идет… Шатается… Одна…».
Турар — молодая жена Омара Артыкбаева — не осталась одна в 1937-м благодаря крепким казахским семейным, родственным связям. Жила со свекровью, свои родители, братья были рядом. Никто не предал, не отвернулся.
А когда мужа вновь арестовали уже в 1947, сама закалилась настолько, что могла поддержать других. И каждый день с гордо поднятой головой проходила мимо людей, которые оклеветали ее мужа. Жолымбет — поселок небольшой, их знали и остерегались все. Много лет спустя профессор Жамбыл Артыкбаев, изучая архивные документы, нашел документальные подтверждения того, что мама не ошибалась. Из пятерых допрошенных только один сосед-фронтовик сказал, что ничего плохого об Омаре сказать не может. Два других же «свидетельствовали», что Омар якобы говорил: «До советской власти жили лучше. Война закончилась, когда же жить начнем нормально?». Один из них был дезертиром, второй — на воровстве попался. Но их не судили, не наказали. Видимо, были нужны именно для таких показаний.
Турар буквально металась между несколькими лагерями, ведь Омара арестовали вместе с двумя его братьями. Перебралась в Акмолинск, чтобы быть поближе к мужу. Имя соседа Павла, сколотившего ей деревянный ящик, в который все пожитки уместились, не забыла. Детям о нем рассказывала:
«Он грек был по национальности». Тоже, видимо, в Жолымбете не по своей воле оказался.
До отправки в Долинку Омар какое-то время был в тюрьме НКВД. Жамбыл Артыкбаев очень долго не мог разыскать здание, где до революции размещался Дом инвалидов, по сути реабилитационный центр для раненых на Первой мировой войне. Мама говорила: «Двухэтажный дом из красного кирпича, забор высокий. Мы у него стояли, плакали». Оказалось, здание так и стоит за ЦУМом, только третий этаж достроили.
Турар работала на заводе, растила детей, помогала родственникам, попавшим в беду. Ждала и верила. Как и многие-многие тысячи жен «изменников родины».
Прошлое не отпускает.
Нужна Стена скорби
— Отца реабилитировали в 1989 году, в этом же году он ушел из жизни, — разговор с Жамбылом Омаровичем продолжается. — Но отец дает о себе знать не только в каждом из внуков, правнуков… Постоянно всплывают новые факты из его жизни. Прошлое не отпускает.
Презентацию своей книги «Мой отец Омар и его время» историк Жамбыл Артыкбаев проводил в музее Карлага, что в поселке Долинка, передал собранные документы. Говорил и о Герберте Киме.
Через некоторое время ему позвонила профессор-культуролог из Южной Кореи Джи Вон Ким. Дочь Герберта Кима. После освобождения он вернулся в США, оттуда переехал на родину в Корею, тогда еще единую.
Своего отца ей увидеть не довелось. Докторант ЕНУ им. Л.Н. Гумилева Жазира Хасенова пишет о его дальнейшей судьбе: «В июне 1950 года внезапно началась корейская война, ставшая роковой для его семьи. В октябре, за месяц до рождения дочери, Герберт был похищен вместе с отцом и сводным братом армией Северной Кореи. До настоящего времени неизвестно, что стало с ним и где покоится его прах. Отец Герберта вернулся домой через три года, но о судьбе сына он тоже ничего так и не узнал».
Это еще одно подтверждение тому, что бесчеловечная суть тоталитаризма везде едина, независимо от того, в какой части мира он прорастает.
Мама дала дочери то, что у казахов называют аманат — узнать об отце все, что можно. Побывать в тех местах, где был он. Джи Вон Ким материнский наказ исполнила. Вместе с Жамбылом Артыкбаевым побывала и в Жолымбете. Даже в старую шахту спускалась, где инженер Ким, несомненно, бывал. А вот музея, куда можно было бы передать привезенные экспонаты, в поселке, увы, не нашлось. А ведь таких как Герберт Ким и Омар Артыкбаев, чьи потомки рано или поздно захотят побывать в этих местах, с каждым годом может быть все больше. Потому что так нужная всем историческая память начинается с истории семьи, своих корней. И понимание этого происходит сегодня все чаще.
Жамбыл Артыкбаев убежден, что в том столичном здании, где был Дом инвалидов, а потом тюрьма НКВД, должен быть музей. Ведь это очень символично, что строили его для благих целей, а при Советской власти превратили в каземат.
— Своим беспамятством мы можем убить пострадавших наших предков вторично, — второй наш собеседник — Шолпан Тлеубердина цитирует историка, автора книги «Сталинизм и репрессии в Казахстане 1920-1940 гг.» Мамбета Койгельдиева: «В Казахстане не случилось архивной революции».
А это значит, что тысячи и тысячи имен жертв репрессий могут так и остаться неизвестными, и их потомки не смогут осознать весь ужас тоталитаризма как горе своей семьи, как личную боль. А ведь это так важно для того, чтобы по словам Елбасы Нурсултана Назарбаева «…вглядеться в прошлое, чтобы понять настоящее и увидеть контуры будущего».
Шолпан Мырзабаевна говорит о том, что была поражена, увидев в центре соседнего Петропавловска величественную Стену скорби, где высечены имена репрессированных североказахстанцев. Она нашла на ней имя брата своей мамы Сергазы Ахметова. А вот имя второго брата — Байгазы Ахметова, видного соратника алашординцев, было высечено только после того, как его потомки собрали и предоставили документальные свидетельства подвижнической деятельности своего деда.
— Нам нужна подобная Стена скорби и памяти. Многие тысячи наших репрессированных земляков упокоились в общих могилах на окраинах бывшего СССР. Куда прийти их потомкам? — Шолпан Мырзабаевна с этим предложением стучится в разные двери не первый год. Пока безрезультатно. — Место для этого уготовано самой историей Кокшетау — старое мусульманское кладбище, где похоронен наш духовный учитель Науан Хазрет.
Есть сподвижники, абсолютно бесплатно подготовившие эскиз с соблюдением всех архитектурных требований. Есть желание многих наших земляков — потомков репрессированных. Они готовы вложить собственные средства в увековечение памяти своих предков. И при этом нет общественной организации, которая занялась бы таким важным для всех делом…
Со страниц нашей газеты профессор Жамбыл Артыкбаев и Шолпан Тлеубердина обращаются к областному общественному совету: «Пожалуйста, обсудите этот вопрос на ближайшем заседании, помогите столь важному и нужному для всех делу».
Нина МИТЧИНОВА.
Музейно-мемориальный комплекс «АЛЖИР».
Фото Айбека ДАНЬЯРОВА.
