ИСТОРИЯ КРАЯ
Четыре неизвестных ранее сталинских лагеря обнаружили на территории Акмолинской области члены комиссии по реабилитации жертв политических репрессий. Ученые Кокшетауского университета им. Ш. Уалиханова, три года исследовавшие архивные и исторические документы, уверены: эта работа только начата. Слишком много белых пятен в истории Казахстана начала прошлого века.
О том, что удалось выяснить комиссии, в интервью рассказал советник ректора КУ им. Ш.Уалиханова, Почетный работник образования РК и координатор областной госкомиссии по реабилитации жертв политических репрессий Аманбай Сейткасымов.
– Аманбай Асылбаевич, все мы знаем, что крупные лагеря располагались в Карагандинской области – Степлаг, Карлаг. Недалеко от столицы – АЛЖИР, где сейчас построен большой музейный комплекс. А на остальной территории нашей области как будто и не было точек ГУЛАГа…
– Я тоже думал, что все вопросы были выяснены в 80-х, 90-х годах, когда начали открываться архивы. Как вы знаете, еще в 1993 году был принят закон о реабилитации жертв политических репрессий. В 1997-м был учрежден День памяти. Но целенаправленная работа началась только в 2020 году, когда Президент Токаев поручил создать государственную комиссию по реабилитации. На основе этого распоряжения была создана областная комиссия. И когда мы начали работать, оказалось, что в архивах департамента полиции, комитета государственной безопасности, все еще немало документов под грифом «Секретно».
Работу мы вели по направлениям. Изучали и период коллективизации и голода, и преследование духовенства, интеллигенции, и дела депортированных в регион, военнопленных… Конечно, большинство репрессированных в нашем регионе – это те, кого насильно переселили в Казахстан. И сегодня в регионе немало населенных пунктов, где компактно проживают люди преимущественно одной национальности: чеченцы, ингуши, поляки… В целом количество депортированных в наш регион составляет около 36 тысяч человек.
Но были и лагеря. В процессе своей работы мы искали не только архивные документы о них, но и старожилов, тех, кто помнит, как это было. Надо сказать, что это практически неисследованный период нашей истории, за исключением литературных произведений, исследовательская работа в этом направлении толком не велась. К тому же в нашей области было очень много административно-территориальных изменений: Акмолинский край, затем Северо-Казахстанская область с центром в Петропавловске, в 1932-36 годах мы находились в составе Карагандинской области, потом снова в Северо-Казахстанской, а в 1944 году образовалась Кокчетавская область. Все это надо учитывать.
Теперь мы знаем, что на территории области было в общей сложности 19 лагерей, в том числе четыре, обнаруженных нашей комиссией. Только в Зерендинском районе было четыре лагеря. Называли их по-разному: поселения, спецпоселения, точки, пункты. На каждой «точке» – бараки, охрана и прочее. В годы войны, когда начались депортации, когда возвращались военнопленные и надо было работать на нужды войны, все лагеря были полными, в каждом содержались от двух до девяти тысяч человек.
– Все лагеря и точки располагались там, где нужна была рабочая сила?
– Да, вот, например, лагерь в селе Ульгили Зерендинского района располагался в лесистых местах, и заключенные заготавливали лес, который потом отправлялся на шахты Караганды. Лагерь в районе Биржан сал – в промышленном районе. Вокруг Шортандинский, Аккольский районы, города Степняк, Степногорск, поселок Жолымбет – там расположены шахты. Заключенные работали на добыче руды, кстати, там, в том числе были заняты военнопленные – венгры, румыны, японцы. Недалеко от Щучинска даже сохранилось кладбище военнопленных…
Были лагеря, где содержались уголовные преступники, получившие небольшие сроки. Были и созданные специально для «политических», осужденных по статье 58. Один из известных таких лагерей располагался в селе Чернозубовка бывшего Рузаевского района Северо-Казахстанской области. Пока документов о нем найти не удалось, но есть свидетельства очевидцев.
Об этом лагере мне рассказала жительница села Еленовка Зерендинского района, пожилая женщина по имени Карима Хамитовна. Она дочь бывшего коменданта лагеря по имени Хамит Айткенов. Карима апай рассказывала, что отец – фронтовик после ранения в 1943 году был демобилизован, вернулся домой и получил назначение комендантом лагеря. Работал сначала в лагере в селе Ключи, потом его перевели в Чернозубовку, где сидели в основном политзаключенные. Когда после смерти Сталина была объявлена амнистия, к ее отцу обратились двое заключенных с просьбой дать им справки и сократить сроки. Он, как честный коммунист, отказал. После этого его и его заместителя убили там, в лагере…
– Вы сказали, что работа велась и по делам беженцев. Это касается периода голода?
– Да, именно так. В годы голода 1920-х и 1931-1933 годов многие казахи бежали в Омскую область, где жили неплохо. В издавна заселенных казахами районах – Исилькульском, Черлакском, Шебаркульском – их принимали, нанимали на работу. Тогда эти земли называли «Сибкрай» или «Іш жақ». Судьба этих беженцев очень интересна, но чтобы изучить ее, необходимо поработать в архивах Омской области, ведь до 1924 года Омск был центром Акмолинской губернии. В Омске изучением этой темы занимается наша землячка, журналист и краевед Айгуль Бескемпирова, она даже издала книгу об омских казахах…
Это большая работа, она требует времени и финансирования. Много важных документов хранится и в московских архивах, особенно, что касается судеб депортированных. За три года работы комиссии мы из 36 тысяч дел спецпереселенцев успели изучить всего около 400. Родные многих репрессированных до сих пор обращаются к нам, на сайт комиссии пишут из Германии, Польши…
– А что удалось узнать о репрессированных представителях духовенства? Спустя столько лет от многих, скорее всего, не осталось даже имен…
– Нам удалось восстановить 180 фамилий. Около 150 из них – представители мусульманского духовенства, еще 33 – православные священники. Судьбы многих из них удалось отследить только до момента ареста и отправки в лагеря, что было с ними далее, неизвестно. Много репрессированных представителей духовенства были выходцами из Сандыктауского, Атбасарского районов. Там были крепкие, зажиточные села, и священники обладали большим авторитетом и влиянием. Это влияние возросло в годы войны, когда жизнь стала особенно тяжелой. Простые люди тянулись к вере. Но власти продолжали преследовать священнослужителей, опасаясь, что религиозная пропаганда может затмить советскую, партийную идеологию.
Вот, к примеру, в 1947-1949 годах в селе Кишкенеколь умер известный человек. Собрались местные жители, человек 150-200, и местный мулла читал Коран. Об этом, конечно, узнал уполномоченный по делам религий. Муллу оштрафовали на 150 рублей – по тем временам большие деньги. И запретили религиозную деятельность.
Религиозные обряды старались заменить советскими, проводили комсомольские свадьбы. Был такой Союз безбожников – в каждом районе была его ячейка, члены общества даже носили значки безбожников. В 50-60-е годы верующими были уже только пожилые люди. Но из души, из памяти народа изжить веру не удалось…
– Как и истребить интеллигенцию…
– Да, хотя попыток было много. Взять хотя бы громкое зерендинское дело. В 1938 году по нему были осуждены 16 человек во главе с первым секретарем райкома партии Аубакиром Ильясовым. Среди осужденных – председатель райисполкома, заведующий отделом образования, председатели колхозов. Обвинение для тех лет стандартное: попытка свержения советской власти, попытка создания националистической организации.
Были случаи, доходящие до комизма, когда человек получил срок за то, что увидел сон. Крестьянин во время работы в колхозном поле рассказал земляку свой сон о том, что будет засуха. Земляк донес председателю, а тот – в НКВД. Предполагает засуху – значит, не верит в успех советского государства и политики вождя. Этого крестьянина отправили на 10 лет в лагеря… Подобное случалось и позже. Уже в 1964 году в Щучинске простой рабочий парень по фамилии Кленов, собираясь с единомышленниками, высказывал недовольство советской властью. Его осудили на 10 лет – фактически за то, что он просто критиковал…
Еще один комический случай рассказывала та самая Карима Хамитовна из Зерендинского района. Дело было в конце войны. В гости к ее отцу пришел родственник – местный мулла. Мужчины беседовали, пили чай, и гостя увидел один из работников лагеря. Конечно, тут же доложил начальству. А в дом Хамита прибежал родственник: «На тебя донесли, за вами скоро придут».
Хамит взял свой тарантас, запряг тройку и ускакал в соседнее село Антоновку, где местные украинцы торговали самогоном. А вернувшись, заставил муллу выпить целую кружку: «Хочешь жить – пей!»
Через некоторое время в дом вошли два милиционера и офицер НКВД. А когда увидели Хамита и его родственника, начальник рассмеялся: «Да они же пьяные! Какой же это мулла!» Выпил стопку и вышел из дома.
Этот мулла прожил много лет, умер уже в 80-х годах. По рассказам Каримы Хамитовны, он всю жизнь вспоминал с благодарностью, как ее отец спас ему жизнь…
– Это история военного времени, тогда попасть в лагерь тоже было проще простого. Особенно бывшим пленным…
– Да, это так. Только в нашей области 34 тысячи воинов, погибших и пропавших без вести в годы войны. В советское время практически все вернувшиеся военнопленные отправлялись в лагеря как предатели. Но сейчас мы знаем, что люди попадали в разные ситуации. В начале войны, когда не хватало оружия, боеприпасов, солдаты целыми дивизиями попадали в окружение, а затем в плен. Многие не участвовали в боевых действиях против своего народа, занимались подсобными работами, охраняли какие-то объекты. Но были и те, кто служил в СС, учился в разведшколах и даже получал офицерские звания. Вопрос о реабилитации военнопленных неоднозначный, он требует тщательного изучения каждого дела, подробной классификации. К каждому делу нужно подойти индивидуально, ведь за каждым – судьба человека…
– Комиссия работала три года. Сейчас этот труд завершен?
– Мне как ученому, эта тема очень интересна. Мы выпустили 11 книг, сняли три фильма. Очень много у нас собралось архивных материалов из всех регионов области. Сейчас я пишу большую монографию, которая будет называться «История политических репрессий в Акмолинской области 1920-1950 гг.». В ней будет объединена наша работа по всем направлениям – и о преследовании духовенства, интеллигенции, и о депортированных, и о военнопленных.
Сейчас все свои материалы мы уже передали на республиканский уровень. Очень хотелось бы продолжить исследования, но пока, к сожалению, финансирования на это нет…
