Каждый год 25 декабря в день ввода войск в ДРА в этот приснопамятный день начала страшной войны, затянувшейся на долгое десятилетие, ветераны Афганистана встречаются у мемориала погибшим в той войне незнаменитой.
Где могут вспомнить и помолчать. Скорбь всегда глубоко в сердце. А затем идут в мечеть, читают суры и аяты Корана, идут в церковь, где ставят свечки за упокой души умерших земляков-однополчан. Накануне по традиции, соблюдая мусульманский ритуал, режут жертвенного барана, собираются за горькой тризной, где имам произносит по убиенным в боях и ушедшим уже в мирное время суру «Ихлас». Никто не перебивает друг друга в этот поминальный день, шурави неторопливо друг за другом вспоминают эпизоды, связанные с погибшими полчанами.
Обратив внимание на скромного молчаливого человека, сидящего за трапезой рядом, записала номер его мобильного, договорились: вечером я ему позвоню. Мало сказать, что меня поразила беседа с Кайратом Оспановым. В нашем долгом разговоре неожиданно хлынул поток признаний и открылись такие зигзаги судьбы, что дух захватило: сколько же в этом скромном человеке мужества, сил потаенных, сколько достоинства и осознания права вершить свое истинное предназначение.
Кайрат Оспанов родился 25 июня в шахтерском Темиртау, где его отец Каир учился в знаменитом втузе на горняка, там же закончил первый класс. Затем Оспановы вернулись на родину, где глава семьи трудился на руднике Доломитово близ областного центра.
После десятилетки Кайрат едет в Алматы поступать в технологический техникум. Парню нравится этот город, окруженный горами, где осталась его юность. Юность, безмятежная и счастливая, лучшее время жизни в одночасье обор-ванное войной.
После второго курса Кайрата призывают в срочном порядке на службу в армию. Этот день он запомнит на всю жизнь. Шел 1981-й год. Афганская война набирала обороты, для подавления сопротивления вражеских сил и оказания помощи местному населению требовалось все больше новобранцев, начиналась фаза активного сопротивления душманов против шурави.
Учебку молодой боец прошел в киргизском Оше, оттуда прямиком в Ташкент. Место дислокации – Кабул. Распределили Кайрата в роту охраны: не забыть ему весь ужас первого столкновения с моджахедами. Он вспоминает первый бой: «Душманы подбили снайпера, тяжело ранили старшего лейтенанта. Вся черепная коробка была разворочена, офицер не мог говорить, лишь слабо махнул солдатам рукой, указывая на сопки, за которыми торопливо скрылись душманы. Вскоре мы, пробираясь наверх, увидели их на горе повыше, откуда сброшено было тело зверски убитого ими снайпера. Нам нужно было доставить труп товарища: у шурави в Афганистане незыблемо святое правило: тяжелораненых и убитых не оставлять на месте сражения. Вот тогда-то я впервые осознал, куда попал, пришло жуткое понимание – нас отправили на бойню. Это было шоком. Домой я не смел писать о том, что служу в далеком Афгане. Кстати, как пришла в Алматы повестка в военкомат, нам не дали возможности съездить домой, увидеться с родными, которые ждали меня на родине… Все произошло очень быстро.
Отслужил в Афганистане два года, два месяца и два дня – 24-го июня 1983 года дембель.
Как оказалось, война выявила в нас качества характера, до поры скрытые. Довелось мне повстречаться с Алексеем Зуевым, которого долгие годы после вывода войск из Афганистана считали в родном Щучинске пропавшим, и только спустя десятилетия в результате долгих поисковых операций его останки вернули на родину.
Оказывается, семья Алексея Зуева в курорт-ном городе жила рядом с домом моего родного деда, и соседи очень хорошо общались. Будучи мальцом, приметливый Алеша запомнил меня еще подростком, приезжавшим летом на каникулы.
В часть прибыли призывники-новобранцы, немного жаль ребят, растерянных, озирающихся по сторонам. Замечаю парнишку, до этого долго вглядывавшегося в меня, он вдруг подходит и задает вопрос: «А ты помнишь меня, ты же кокчетавский! А я ведь тебя сразу приметил и сразу же узнал, ты приезжал к нам, в поселок, помнишь к деду-фронтовику!»
Так и познакомились заново земляки. Чем мог, старался помочь первое время Алеше: раздобыл для него нужное, у земляка не было с собой бумаги, ручки, конвертов писать маме письма. Кое-какая денежка у меня тогда уже накопилась, поделился с Алексеем. И поручил ребятам по возможности присматривать за ним первое время. Я на год старше призывался.
Было, конечно, горько и страшно за Алешу, когда услышал весть о том, что бойца Зуева скорее всего забрали в плен душманы, было такое подозрение, ведь пропал парень. Искали, конечно, все вокруг прочесывали…
Уже после возвращения с войны я поехал в Бурабай навестить деда, но не решался никак зайти к матери Алексея Зуева Зинаиде Владимировне и взглянуть в глаза ее, полные слез, мольбы. Боялся услышать безответный вопрос убитой горем матери: «Скажи, ты знаешь, где мой сынок? Жив ли он?» Горе матери неизбывно, сколько ночей проведено Зинаидой Владимировной в молитвах за Алешеньку.
Бегом мчался я на озеро детства, ведь так мечтал в Афгане искупаться в водах Бурабая, чистых тогда еще прозрачных водах.
Вдруг с криком «Кайрат, ты вернулся! – подбегает ко мне женщина, плача обнимает меня. – Ты не видел моего Алешку? Сынок мне писал о тебе, что вы виделись там в Афгане, писал с добром, мол, помогаешь ты ему».
Я не выдержал, и у самого слезы навернулись: не нашлось тогда у меня сил на слова утешения. Молча только обнимал Зинаиду Владимировну за дрожащие плечи. Не забыть мне вовеки этот ее крик сквозь слезы: «Я верю, мой Алешенька, мой сыночек есть, он живой! Мой сын жив!»
Сколько же горя и бед испытывали наравне с нами, воевавшими там на далекой чужбине, и наши семьи. Как ждали нас отцы и мамы, братья и сестры, близкие друзья, невесты, ребята с нашего двора, соседи, как дожидались оттуда «из-за речки», любой весточки, писем. Молитвенный шепот моей матери слышал и ощущал я там, за тысячи верст…
«Так ждать, что даже память вымерла, чтоб стал непроходимым день. Чтоб замирать при милом имени и догонять чужую тень. Чтоб пальцы невзначай не хрустнули, чтоб вздох и пот зажать в руке. Чтоб даже мертвый он почувствовал горячий ветер на щеке…»
Вернувшись из Афганистана, Кайрат восстановился на учебе, продолжал работать. Казалось бы, пришел с войны живым и невредимым, все лучшее в жизни впереди… Живи и радуйся каждому новому утру…
Кайрат трудился на стройке, как все молодые люди был полон надеждами на перестройку, вокруг кипела бурная жизнь, новые лозунги об ускорении в стране сотрясали сознание людей. Но все в одночасье для молодого парня изменилось, когда в столице Казахской ССР произошли исторические судьбоносные события декабря 1986-го.
За самый короткий в истории пленум ЦК КПСС была изменена судьба Казахской республики. И дело здесь не в отставке и не в личности казаха Кунаева и не в назначении главой КазССР никому неизвестного прежде русского Колбина. Как мог временщик, солдат партии руководить громадной союзной республикой, не зная специфики ее экономики, не ведая языка народа, не знавшего особенностей национального менталитета. Нет, конечно, эта несправедливость ошеломила, потрясла казахов, взорвала совесть народа, именем которого названа республика…
Это был вызов системе, открытый беспощадный бунт, восстание независимой казахской молодежи, осознавшей свое легитимное право вершить собственную судьбу и историю. Разве не сам Горбачев на весь мир заявил о предоставлении каждой национальной республике больших полномочий в свете демократического обновления. Ложь лилась потоком с экранов ТВ, страна захлебывалась в фарисействе пустых обещаний
«Именно в эти горькие дни декабря на залитой кровью площади имени покойного генсека Брежнева, всегда гордившегося дружбой с казахами, с Казахстаном, была расстреляна моя вера в социализм». Человек, прошедший ад пламени Афганской войны, Кайрат Оспанов, признается: «Для меня Союз ССР перестал существовать, я понял, что страны нет. Больше нет для меня понятий «советское братство» и «дружбы народов»… Падение коммунизма. Кровью пахнет день 16 декабря, объявленный ныне Днем памяти и скорби… Трудно сказать откровенней: власть убивала своих дочерей и сыновей».
Итак, пред вами рассказ очевидца, непосредственного участника декабрьского восстания казахской молодежи: «В самый первый день, 16-го декабря, услышав о смене руководства Казахстана и о том, как быстро без воли и согласия народа определен свыше приказом генсека глава республики, мы с рабочими вышли на площадь. Работал я тогда на стройке каменщиком, с собой на всякий случай захватил кирку. Позже она мне пригодилась: мы отбивали ракушечник на первых этажах зданий министерств и бросали в нападавших на нас милиционеров.
К вечеру уже горели автомобили, началась давка, собравшиеся давали яростный отпор вооруженным до зубов силовикам, те же сопротивлявшимся парням и девчатам с силой выкручивали руки, толкали в спину. На моих глазах началось жестокое избиение демонстрантов. С брандспойтов обливали молодых, страшная жуткая картина: людей буквально сносило, они кувыркались от мощных струй ледяной воды. Намокшая одежда мгновенно превращалась в ледяной панцирь. Обувь скользила, передвигаться можно было только осторожно, в любой момент можно получить по голове удары дубинкой и саперными лопатками. Ими ловко орудовали курсанты и солдаты.
Хорошо помню действия провокаторов, их в толпе сразу можно выделить: проходя сквозь строй, они внезапно швыряли камни и булыжники и тут же быстро растворялись в массе восставших. Помню, как выступал Назарбаев, выходил к молодежи и генпрокурор КазССР Елемесов, но больше запомнилось выступление Розы Баглановой, народной артистки СССР.
Великая казахская певица, известная отвагой и мужеством со своих фронтовых выступлений в Великой Отечественной войне, плача умоляла молодежь разойтись. Роза апай говорила, обращаясь к собравшимся: «Неизбежны будут жертвы, никого не поберегут, ребята, дорогие, надо уходить, одумайтесь, пощадите свои молодые жизни, не губите будущее!» Рядом с ней стояла хрупкая Макпал Жунусова, молодая певица тоже еле сдерживала слезы.
В первый день в полночь на демонстрантов спустили облака удушливого газа, мы сумели скрыться, убежать. Всю дорогу по пути в общагу перед глазами чудился окровавленный снег, и эта ужасная картина: как девчата закрывают головы от ударов дубинками – силовики изощрялись бить больнее.
Разумеется, мы с рабочими во второй день договорились продолжать сопротивление. Вся площадь уже была оцеплена: вокруг стояли шеренгами пожарные и милицейские машины, подтянули военную спецтехнику, вызвали на помощь курсантов погранучилища, общевойскового АВОКУ, школы милиции, отряды спецназовцев прибывали в Алматы из разных городов Союза.
Карательная операция под кодовым названием «Метель», одобренная властями, достигла апогея, в самом разгаре бойня. Нас настигали удары дубинками: на перекрестке Фурманова и Сатпаева удалось через разбитые витрины проникнуть вглубь магазина «Океан», где мы попрятались от солдат, с самой площади догонявших нас с саперными лопатками в руках. Один из сатрапов ударил со всей силы лопатой по моей руке, и я не мог от боли ее поднимать, поняв, что уже не смогу сопротивляться.
Мы хватали рыбные консервные банки с витрин и швыряли в солдат. Затем спустились в подвал, он оказался весь залитый водой, час переждали, пока стихнет топот солдатских сапог. Затем, выбравшись на свет, я снова пошел в сторону площади.
В какой-то момент меня сбили с ног, несколько метров протащили по снегу за волосы к стоявшему рядом с площадью автобусу и силком запихали в салон. У входа в пазик охранял задержанных пленников милиционер. В самом автобусе находился еще один сотрудник РОВД, который стал прямо в салоне, грязно матерясь, осыпать нас кулачищами. Мы, не сговариваясь, накинулись на него, и нам удалось его сдавить. Выскочив из автобуса, сбили с ног охрану. Разбежались в разные стороны врассыпную. В общагу возвращаться было нельзя, там уже хватали всех побитых и прямиком тащили в отделение милиции.
К концу второго дня нас, безоружных, избитых, растерзанных запихали скопом в автобус с усиленной охраной, долго возили по городу, по всем районам Алматы, но ни один РОВД нас не принял. Все отделения были переполнены восставшими, и тогда нас вывезли далеко за город.
Изверги действовали по приказу властей: прямо посреди заснеженной степи разбитых, раненых, с переломанными ногами и руками, с проломанной головой, нас бросили умирать. Как могли, поднявшись, помогали друг другу, поддерживая девчат, еле-еле добрались до окраины столицы.
Я садился в автобус, где пассажиры, увидев меня, всего побитого, в обледенелой одежде и обуви, сразу отворачивались к окну. Словно не желая видеть и замечать. Я вышел шатаясь. Тошнило, кружилась голова, надсадно ныла сломанная рука. Несколько дней с риском быть найденным, отлеживался, соваться на улицу было рискованно. К медикам обращаться опасно, могли сразу же сдать в милицию. Следователи открывали дело одно за другим, приходили и в общежитие. Патрули хватали всех подряд.
В Афганистане я знал врага в лицо: он мог уничтожить меня в любую минуту… Там на войне мы, казахстанцы, независимо от национальности, русский ли, казах ли или украинец, держались вместе, один за всех, все за одного. Мы искренне и беззаветно верили в правое дело, были комсомольцами, нас поддерживали офицеры, внушая, что мы боремся за свободу афганского народа, что выполняем интернациональный долг, что здесь на передовой на горячей линии защищаем безопасность южных рубежей родины. Так надо. Так правильно. И я всегда гордился мужеством своих товарищей.
Но на своей родной казахской земле в своей родной столице кожей ощутил подлинную суть так называемого «интернационализма». И понял, сколько может стоить жизнь человека, посмевшего противостоять бесчеловечной системе. Это был социализм, в который я перестал верить… Мы все были участниками великой проигранной битвы за действительное обновление жизни. Нас никто не учил свободе. Учили только как за нее, свободу, умирать.
Так закончилась моя алмаатинская история. По ТВ стали показывать списки тех, кого разыскивают органы МВД, и я нашел в этом списке свое имя и фамилию. Видимо, дали мои данные на работе.
Уехал на родину, первое время не мог найти работу. Был негласный приказ администрации рудника Доломитово, по которому, узнав, что парень вернулся из Алматы, велено было не трудоустраивать».
Жизнь такая долгая и такая короткая. Долгая, что можно все простить со временем. И так, увы, краток наш человеческий век, чтобы все до конца постичь, в том числе, и всю правду о той войне, незнаменитой.
Записала Алия АХЕТОВА.
