Литература устремлена в будущее, она помогает человеку уточнить время его существования, отличить себя в толпе предшественников. Хорошая книга остается с человеком на всю жизнь в виде памяти, смутной или отчетливой, и определяет его поступки и поведение.
У Иосифа Бродского есть высказывание о том, что если бы выбор властителей производился на основе их читательского опыта, на земле было бы меньше горя. Мне думается, говорил он в своей Нобелевской лекции, что потенциального властителя наших судеб следовало бы спрашивать прежде всего не о том, как он представляет себе курс внешней политики, а том, как он относится к Стендалю, Диккенсу, Достоевскому.
Литературу можно назвать сильнейшим противоядием от каких бы то ни было, известных и будущих попыток тотального массового подхода к решению проблем человеческого существования.
Как система нравственного страхования, она куда более эффективна, нежели та или иная система верования или философское учение.
Среди множества законов нет закона, предусматривающего наказание за преступление против литературы. И среди преступлений этих наиболее тяжким является не преследование авторов, не цензурные ограничения, не предание книг пламени, нет. Самое тяжкое преступление — пренебрежение книгами, их нечтение. За это преступление человек расплачивается сам — своей неудавшейся жизнью, ошибками и промахами, ощущением отчужденности и разочарованием. Но если это преступление совершает нация в целом — она платит за это своей историей.
Вот почему книга — это величайший феномен культуры, самое прекрасное изобретение человеческой мысли. Книга — средство перемещения в пространстве опыта со скоростью переворачиваемой страницы — опыта предшествующих поколений, опыта великих жизней, знаменательных событий.
Перевернем и мы страницы повести М. Ауэзова «Лихая година» — и переместимся в пространство 1916 года, познакомимся с историей неравной борьбы заранее обреченных, стихийным порывом людей, убежденных в своей правоте, бросающих вызов насилию и впервые почувствовавших радость от осознания своей силы. Пламя народного гнева обожжет наши души, и образ родной земли, которую покидали ее дети, и их безутешный сиротский стон, и их надежда на возвращение останутся в нашей памяти, как символ трагической красоты человеческого духа, олицетворение высокой жертвенности и отваги во имя свободы и независимости, как великий урок ныне живущим и грядущим поколениям.
В 1931 году на торжественном собрании Комвуза им. Голощекина, посвященного 15-летию национально- освободительного движения 1916 года, Ильяс Кабылов сказал: «Утверждение, о том, что восстание 1916 года — это восстание казахского народа против колонизации России, неверно. Поскольку надо учитывать социальный состав участников восстания. Необходимо говорить здесь о классовой борьбе, о том, что беднота поднялась против эксплуататоров. Если вы будете настаивать на правильности первого тезиса, значит вы попались на удочку Ауэзова, который в повести «Лихая година» именно так трактует события 1916 года, правда, в художественной форме».
Знакомясь с архивными документами повстанческих народных движений тридцатых годов прошлого века, я вдруг уловила связь данных событий с повестью М. Ауэзова «Лихая година», которая была написана в 1928 году, в преддверии волны стихийных выступлений народа против Советской власти. Кампания советизации казахских аулов 1925-1928 годов проводилась насильно, разрушая традиционно сложившуюся систему жизнеобеспечения казахов, что привело к их открытому недовольству. Только в 1929-1930 годах были зафиксированы 372 восстания. По приблизительным подсчетам за полтора года в волнениях участвовали около 80 000 человек. Несмотря на широкие масштабы, восставшие не смогли в силу своей обреченности изменить ход событий и политику официальных властей. Выступления были жестоко подавлены.
Трагедия 1929-1930 годов, как и восстание 1916 года, на долгие годы были окружены ореолом тайны и искаженного толкования.
Восстание 1916 года — это предтеча повстанческих народных движений 1930-х годов прошлого века. И закономерно в связи с этим, что повесть М. Ауэзова «Лихая година» была написана в конце 1927 года, в преддверии стихийных выступлений народа против диктата Советский власти.
И именно поэтому «удочка Ауэзова», о которой говорил Кабылов, для нас, сегодняшних читателей, доминанта уникального явления, составляющими которой являются масштабность мышления, осознание себя причастными к мировому культурному сообществу, беспредельная любовь к человеку вообще и к своему народу, к родной земле. И именно эти составляющие доминанты гения Ауэзова определяли его жизненную позицию, заставляли открывать людям мир и объяснять смысл жизни, движение времени, способствовать духовному развитию человека, освоению духовного опыта эпохи.
Он являл собой воплощение народа во всех его параметрах и проявлениях, во всей его психофизической субстанции, и потому жизнь его стала подвигом. Такая судьба выпадает лишь избранным.
Народный писатель Абиш Кекильбаев, вспоминая годы травли М. Ауэзова, отмечал: «В высоком смысле служения народу Ауэзов пробуждает в нашей памяти горькие судьбы его современников: Павлова, Тимирязева, Ахматовой, Шостаковича. Какую бы невосполнимую утрату понесла мировая цивилизация, если бы и они в свое время не проявили терпение и готовность вынести вместе с народом все лишения диктата антинародного режима. Что значили для народа жизнь и деяния Ауэзова, показала сама история. В смутные периоды он не раз являлся опорой нашей, чуть было не рухнувшей культурно-духовной основы, национального самосознания». И в самом деле, имя Ауэзова, его книги пробуждают в сердце каждого читателя чувство национальной гордости, ибо как писал Ч. Айтматов, через Ауэзова мы заявляем и утверждаем себя, в нем мы видим свой ум, совесть и красоту духа.
Чтобы обозревать мир, быть видимым для других, перекликаться, провозглашая достоинства человеческого духа, надо иметь высоты — такие вершины, как Ауэзов. С его высоты мы судим о себе и общаемся с другими народами.
Ануар Алимжанов, один из талантливых учеников Мухтара Ауэзова, писал: «Порою нам, наследникам и ученикам Мухтара Ауэзова, кажется, что он один вобрал в себя дыхание своей земли и сумел вместить в своем сердце все боли и радости родного народа в прошлом и настоящем и со спокойной неторопливостью, с глубокой сдержанностью стремился показать людям все грани жизни своей столь сложной и стремительной эпохи. Хотя мы знаем, что рядом неистовый Сакен Сейфуллин, нежный и гордый Ильяс Джансугуров, обстоятельный, скрупулезный рассказчик Беимбет Майлин и самородок степи Сабит Муканов, а после Габит Мусрепов и Габиден Мустафин.
Но он все же выделялся даже среди этих крупнейших деятелей нашей литературы — выделялся не только глубиной и своеобразием своего таланта.
Говорят, что гениальность — это сочетание простоты и мудрости. Мудрость всегда проста. Но в сочетании с глубоким пониманием эпохи и с осознанным приложением своего таланта к делу — делу необходимому и нужному для своего народа, как воздух — вот в таком сочетании и происходит проявление гениальности художника, поэта» (Ануар Алимжанов, «Человек без друга беден», А-Ата, «Жазушы», 1986, с.256).
Эту мысль Ануара Алимжанова в сочетании с глубоким пониманием эпохи и таланта, рождающего гения, продолжает и Чингиз Айтматов в работе «Слово об учителе».
«Мухтар Ауэзов для меня не некая академическая величина и не просто самый великий художник среди лично известных, а человек, проявлявший по отношению ко мне отеческую заботу… Мне кажется, на формирование современной среднеазиатской художественной мысли… Ауэзов оказал такое же влияние, как в свое время Пушкин на развитие русской литературы» (Из книги «М. Ауэзов в воспоминаниях современников», Алма-Ата, «Жазушы»,1971,с.76).
М. Ауэзов говорил о Чехове: «Наша связь с наследием Чехова делает нас постоянно благодарными за его щедрый мир, который будит творческую мысль, обновляет чувства».
Эти слова мы с полным правом можем сказать о Мухтаре Ауэзове, ибо он в жизни каждого из нас — добрый и пожизненный спутник, подаривший нам свой мир, мир высоких чувств и высокой мысли.
У казахов есть такое изречение: «Пусть отец твой и умер, но пусть не умрет тот, кто видел его око». Чингиз Айтматов, перефразируя это изречение, в предисловии к русскому переводу повести, которая была напечатана чуть менее полувека спустя после ее написания в журнале «Новый мир», писал: «Едет старик по дороге, навстречу ему незнакомый юноша. Старик всматривается в лицо юноши, и все еще не веря себе, но уже угадывая поразительно знакомые черты, скажет вдруг дрогнувшим голосом: «Откуда ты, сын мой, как око давнишнего скакуна?» — и вспомнит все разом: и себя молодым, и давно ушедшего друга, на которого так похож оказался его сын, и ту дорогу, тот гул копыт и посвист ветра в гриве, те голоса, те лица…».
И сегодня мне хочется повторить слова из предисловия Ч. Айтматова: «Здравствуй, око давнишнего скакуна! Армысың бауырым, бармысың, асылдың тұқымы, тұлпардың тұяғы!».
Раушан КОШЕНОВА.
