Надпись на березе
Рассказ
Анатолий Федорович Лысенко в настоящее время проживает в Новосибирской области Российской Федерации. Однако его юность, вся трудовая жизнь до выхода на пенсию прошли в Кокшетау, где он после окончания КазГУ проработал корреспондентом, заведующим отделами культуры, партийной жизни, первым заместителем главного редактора тогда еще областной газеты «Степной маяк».
———————————————————
Петр Прокудин, среднего роста, коренастый, сероглазый, с вьющимися седыми волосами, обрадовался, когда к нему в купе вошел мужчина примерно его возраста. Он поставил большой баул на пол и плюхнулся на скамью. Достал из кармана аккуратно сложенный носовой платочек и начал вытирать пот с лица.
— Вот так всегда, кажется все приготовил, ан нет, что-нибудь да забуду, — отдуваясь, говорил вошедший. — Еду в санаторий, а электробритву оставил дома на столе. Пришлось брать такси и гнать во всю ко мне домой.
И тут же выпалил:
— Будем знакомы, Борис Егоров. Пенсионного стажа один месяц. Все еще в контору бегаю, хвосты подчищаю, такова участь экономистов.
Петру понравилась непосредственность соседа по купе, видно, человек более или менее искренний, без наигранности.
— Взаимно, Петр Прокудин. Решил побывать в родных краях.
— Вы не в Павловку? — Да, в Павловку, родненькое село.
— Вы не сын Василия Прокудина? — А вы его знали?
— Еще бы, он был лучшим бригадиром в районе. Значит, мы бывшие соседи, я из Но-вопрудного.
— Совхоз у вас?
— Да, да, совхоз был, ваши девчата к нам в Дом культуры на танцы приезжали.
Поезд тронулся. Вскоре за окном поплыли дачные домики, вокруг которых пестрели цветы, далее ровные полосы берез, кленов с чуть пожелтевшими отдельными листьями, мелькали блюда небольших озер. Борис открыл баул, начал в нем копаться. Петр, прислонившись спиной котенке, задумался. «Вот он и есть, родной мой край», — промелькнуло в его сознании. На душе потеплело, радость охватывала все больше. Сколько лет, сколько лет! Когда задыхался от тропической жары, когда сутками преодолевал океан на лайнере, когда попадал, казалось бы, в безвыходные ситуации, нередко вспоминались и эти березовые колки, и вьющиеся по лугам полевые дороги, даже утренние холодные росы.
— И по какой части Вы будете? — непринужденно спросил Борис.
Такие вопросы Петру Васильевичу не нравились. Не хотелось ему говорить о том, что в свое время он окончил институт международных отношений — по профессии дипломат. В мегаполисах не принято спрашивать: кто ты, откуда, а тут запросто. Если раньше подобное случалось иногда, то он придумывал, мол, учитель, бухгалтер или инженер.
Не дождавшись ответа, Борис сказал:
— А я после института в областном центре как получил направление на завод, так и отработал там экономистом всю трудовую жизнь. Нравилось мне заниматься экономикой, особенно до перестройки, предприятие как на ладони, все видно.
Взглянув на собеседника, он вздохнул, откашлялся и продолжил:
— Если бы не этот дикий капитализм, я бы не ушел с завода. Не могу смотреть на то, что происходит. Чуть инфаркт не заработал.
Замолчав, он посмотрел в окно, через которое виднелось стадо коров, пылила по дороге грузовая машина, а вдали чуть заметен в дымке лес.
Голубело небо, ярко светило солнце.
У Петра вдруг появилось желание рассказать хоть немного о своей жизни, поведать о странах далекой Африки, об островах Индонезии, о корриде в Испании. О том, что он не принадлежал себе, что его знание нескольких языков, отменное здоровье, умение быстро сходиться с людьми сказались на его судьбе, на его личной жизни. Дела и дела, особенно те, о которых не принято говорить, они кидали в разные концы света. И вот он в отставке. У него в столице прекрасная квартира, машина-иномарка, солидная пенсия, но он одинок. Есть друзья из его круга, подруги, но нет жены, нет ни дочери, ни сына. Все откладывал на потом обзавестись семьей, так получилось, и вдруг понял, что уже поздно. Будучи дипломатом, он всего один раз приезжал в Павловку, где оставалась та единственная, которая снится до сих пор. «Где ты, синеглазая, где ты, любовь моя?» — все чаще она вспоминается в последнее время.
Кое о чем он все-таки поведал Борису, обменялись адресами, расстались с крепкими рукопожатиями.
Переночевал Петр в соседнем с Павловкой селе, где жил дальний родственник, который тепло, душевно принял его. Утро выдалось тихое, солнечное. Высоко в небе парил коршун, у самой земли то и дело мелькали ласточки. Усадьба родственника на косогоре, со двора открывается широкая панорама: огород, небольшая речушка, а дальше зеленые луга, за которыми виднелись, словно игрушечные, домики. Они утопали в зелени, белые стены некоторых из них контрастировали с пейзажем. Увидел Петр эту картину, и дух захватило, слезы навернулись. «Родная моя Сибирь, здравствуй, дорогая Павловка!» — произнес он.
Спустя часа полтора, он вышагивал по пыльной дороге, спешил к школе, где когда-то учился, получал аттестат. Был поражен, увидев невдалеке от школы три тополя: как они постарели! Сколько раз проходил, пробегал мимо них — и всегда радовали гладенькая светло-зеленая кора, раскидистые крепкие ветви. А теперь стволы почернели, среди зелени топорщились корявые сухие ветки.
Воскресный день, а потому школа на замке. «Может это и к лучшему, сумею хорошо рассмотреть сад, а позже и отомкнут», — подумал Петр. Все те же серые бревенчатые стены, низкое крыльцо, высокие узковатые окна.
Открыв калитку, дипломат думал, что войдет в сад, а оказался в густом лесочке: кустарники, березки и березы, высокая трава. Не нашел он те яблоньки, что сажал с друзьями, смородину, что росла по краям. Пробираясь сквозь заросли, Петр спешил к березке у самого колодца. Это была, в общем-то, конечная цель его сегодняшнего прихода. А вот и она, теперь уже не молодая, в широкий охват, настоящая сибирская береза с толстым стволом, густой кроной. Что поразило, у березы выкрашенная коричневой краской скамеечка, вокруг красуются космеи, ромашки, куст пиона; цветник ухожен. Пробежав глазами по стволу сверху вниз, Петр увидел те самые буквы, что вырезал он утром после выпускного вечера: « П.П. + К. В.». «Боже мой, они сохранились, как же это?» — пронеслось у него в голове. Ему показалось, что он вернулся в тот самый радостный, самый счастливый день. Расшифровывается так: «Петя Прокудин плюс Катя Виноградова». Присмотревшись, семидесятилетний ветеран понял, что чья-то добрая рука подчищала ножичком. Это память, память юности, надежды, когда жизнь кажется прекрасной, лишь иногда охватывает тревога за будущее, какой дорогой пойти.
Сказывались годы, напоминали о себе нервы. В висках застучало, в горле словно ком застрял. Пришлось расстегнуть пиджак, расслабить галстук.
Петр опустился на скамеечку и повел взглядом вокруг. На солнце лоснились густозеленые листья, в небе пролетели голуби, на ограде щебетала стайка воробьев. Все почти как было тогда. Только он совсем другой, в годах, седовласый, с большим жизненным опытом. О, если бы можно было вернуться в то утро!
Выпускной бал, пожалуй, как во всех школах. Поздравления, напутствия, впервые глотнул шампанского. Но было и отличие, щемящее душу событие. Первое чувство, самое чистое, искреннее, которое остается в памяти на всю жизнь. После встречи рассвета Петр последний вальс танцевал с Катей Виноградовой. Радостные, разгоряченные, выбежали они в сад, где наливались яблочки, зеленели ягоды смородины, малины, и остановились у молодой березки.
— Петя, а что дальше? Что делать, как будем жить? — спросила Катя.
Девушка стояла так близко, что он слышал ее дыхание, хорошо рассмотрел белое лицо с округлыми щеками, тонкими бровями, носом лопаточкой и синие глаза. Какое милое и открытое лицо. Взяв Катю за руку, он сказал:
- Жизнь только начинается, надо еще много учиться. Мы выходим на новый виток.
-Ты, конечно, уже все серьезно обдумал, принял решение.
— А ты разве нет? Сама же говорила о биофаке.
Катя помолчала, вздохнула и произнесла:
— А вдруг большущий конкурс?
— Тебе бояться нечего, вон какой аттестат, — парировал Петр.
О многом они говорили тогда, только Катя так и не узнала, в какое учебное заведение будет поступать ее одноклассник. Перед выходом из сада он проговорил:
— Будем учиться и серьезно.
А потом, вытащив из кармана перочинный ножичек, сказал:
— Катя, отвернись на минутку.
Когда разрешил взглянуть, сразу она увидела надпись на стволе березки: «П.П.+К.В.».
На мгновенье она растерялась. Потом, улыбнувшись, коснулась губами его щеки и быстро пошла из сада.
Вспомнив все это, Петр подумал: «Если бы нынешний опыт жизни, да в то утро, если бы все повторить».
А что было потом? Он в столице, о чем стало известно позже, она в областном центре. Летом Петр уезжал на заработки на север страны, так как мать не в состоянии была ему помогать. С Катей он переписывался. После окончания института она получила направление в свою школу, преподавала биологию, а Петр уже не принадлежал себе.
Однажды летом он приехал к матери в родное село, встретил Екатерину Петровну и сказал, что любит ее, готов свою судьбу связать с ее судьбой. Услышав это, она ответила:
«Увези меня отсюда». И тут же поведала, что несколько поклонников просят ее руки.
-Ну а ты что?
— Что я? Кроме тебя никого и знать не хочу. Петр обнял ее, поцеловал и прошептал:
— Если бы ты знала, какая ты умница, а еще красивая, женственная. Думаю, что скоро мы будем вместе.
На другой день рано утром он уехал.
От этих воспоминаний Петр почувствовал какую-то тяжесть на плечах, усталость, кольнуло сердце, чего раньше не бывало. Два или три ее письма довелось прочитать. А потом… Лучше не вспоминать, порой даже матери не мог сообщить о себе.
Еще раз взглянул Петр на инициалы на березе и поднялся со скамеечки. В этот момент чуть скрипнула калитка. Он обернулся и увидел идущую к нему женщину: невысокого роста, худощавую, русые волосы, тронутые сединой. Приблизившись, она сказала:
— У нас гости, здравствуйте! Ответив на приветствие, Петр уловил знакомые черты в ее карих глазах, в аккуратно уложенных волосах.
— Вы педагог, литератор? — вежливо спросил он.
Улыбнувшись, она ответила:
— Была литератором, а теперь, как говорят, на заслуженном отдыхе. Все ушли в отпуск, завхоз уехала к дочери в Молдавию, а мне оставили ключи, я вроде сторожа. Ремонт закончен, школа готова к первому сентября. Все в порядке, слава Богу. Я живу поблизости, часто наведываюсь.
— Вы Анастасия Макаровна?
-Да, она самая. Вы наш выпускник? Он сказал, какого года.
— Помню, помню, ваш класс называли краснознаменным, хорошие были ребята, многие поступили в вузы.
Они сели на скамеечку. — А Вы Катю Виноградову знаете? — спросил Прокудин.
— Как же не знать. Я приехала по направлению, а она тогда училась в выпускном классе. После пединститута Екатерина Петровна преподавала у нас биологию. Ученики любили ее. А какой сад был при ней! Летом, если засуха, она вытаскивала из колодца десятки ведер воды и поливала, уговорила плотника сделать лавочку, на которой сидим. Вот эти цветочки она посеяла. Даже и теперь, если приезжает летом к родственникам, красит лавочку, пропалывает цветы. Аэти буковки на коре березы вырезал ее одноклассник.
Анастасия Макаровна замолчала, огляделась вокруг, тяжело вздохнув, произнесла:
-А теперь видите что на месте сада? Как в джунглях! Я помню наказ Екатерины — ухаживаю за цветами, оберегаю их.
— А где сейчас Екатерина Петровна?
— Во Владивостоке. Она уже вышла на пенсию, но работает, биологов не хватает.
— Катя семейная?
Пауза затянулась. Потом Анастасия Макаровна поднялась со скамеечки, зашла на другую сторону березы и тихо, спокойно проговорила:
— Видите инициалы… Говорят — его и ждала. Сватов засылали, а она отказывала. Но сейчас семейная, у нее две дочери, уже взрослые.
Петр подошел к березе, взглянул на инициалы, скамеечку, цветы и ничего не сказал.
— Как-то летом пилоты с самолета опыляли зерновые на колхозных полях, — продолжала неторопливый рассказ Анастасия Макаровна. — Один из них, совсем еще молоденький, красавец, полюбил Катюшу. Общительный, веселый, на год раза три наведывался к ней, письма писал. Долго это длилось. Мы понимали — ждала одноклассника, говорили, что он в столице занимает высокую должность, большой человек. Потом вдруг уволилась она и уехала с летчиком сначала в Подмосковье, потом в Поволжье, а пенсионеркой стала во Владивостоке.
-До свидания, всем привет!
Он направился к калитке. Анастасия Макаровна спохватилась: — Надо же, склероз, будь он проклятый. Сколько говорили, а я не спросила, Вы-то кто будете?
— Читайте на березе.
-Что, что Вы сказали?
— Говорю, читайте на березе.
— О боже! Как же это?
Пройдя калитку, Прокудин задержался, поцеловал руку бывшей учительницы, коснулся ее плеча и быстро зашагал в сторону соседнего села, что раскинулось вдоль реки на противоположной стороне.
Анатолий ЛЫСЕНКО.
г.Новосибирск, дачный поселок Кудряшовский.
На поэтической волне
Нина Борисовна Малюга — наша коллега, журналистка, более 30 лет работает в региональной печати. Буквально недавно ей присвоено звание «Почетный гражданин Шортандинского района».
ПАМЯТЬ
Ах, школьный новогодний бал…
Высокой елки терпкий запах.
А на ее колючих лапах
Игрушек праздничный завал.
Ах, школьный новогодний бал…
Лет двести минуло, не меньше.
Но как он помнится, тот вечер,
И хороводный карнавал
-Он нас с тобою повенчал.
Ты помнишь наших рук сплетенье,
Остановившееся время.
И чувств нахлынувших накал?
Ах, школьный новогодний бал…
Нам в молодость не возвратиться,
Она теперь нам только снится.
Прошел ее «девятый вал».
С НОВЫМ ГОДОМ!
Куранты бьют
Последний звук растаял…
И на пороге нашем
Новый год
Над Родиною,
Отчим, милым краем
Он устремился
В звездный свой полет.
Оглянемся.
Подумаем.
Сравним…
Не все, о чем задумано,
Свершилось.
Но с покоренных
Пиков и вершин
Нам лучше видится
Другая жизнь.
В ней то, о чем
Домбра сейчас поет, Край неба звуком Нежным доставая… Счастливо жить тебе, Родной народ, Домбра своею Музыкой вещает. Звенит струна И дастархан накрыт: Проводим старый год И новый встретим. Пусть каждый будет И одет, И сыт, Счастливыми пусть будут
Дети…
Упорством наш
Народ не обделен.
Есть сила в нас-
Она не подводила
В суровый и заветный час,
Как монолит,
Она народ сплотила.
И все, что нам
Положено свершить,
Пусть сбудется…
В свою звезду мы верим.
Прощай же, старый,
Здравствуй, Новый год, и проходи,
Тебе открыты двери!
Марас ИСАБЕКОВ, пенсионер.
а. Бозайгыр, Шортандинский район.
МОЙ КАЗАХСТАН
Мерцают звезды в ночи на небосводе,
Мерцают звезды сторонушки моей.
И словно дети, танцуя в хороводе,
Нам дарят множество божественных огней.
Приятны дни и ночи Казахстана,
Но спора нет, что где -то, мол, не так.
Ах, как люблю тебя я неустанно,
Отчизна милая, ты в мыслях, на устах.
Над степью низко, плавно опустился
Двурогий полумесяц молодой.
В страну снегов, дождей, ветров влюбился,
В знак благодарности склоняюсь пред тобой.
Необозримы Родины просторы
Полей, степей и синь озер и рек.
Ах, Алатау! Да Бурабая горы!
Красот высот мне не забыть вовек.
КОКШЕТАУ
Тебе 190, славный юбилей.
Из городов всех сердцу ты милей.
Мой Кокшетау, приветствую тебя.
Я верю, ждал, без устали меня.
Здравствуй, город Кокшетау,
Твои горы воспевал
Наш Сакен-аға тогда
В те далекие года.
Синь озер твоих не счесть,
Величавый Окжетпес.
Смотрит ласково на нас
В счастливый час.
Моя жемчужина, ты мой чудесный край,
В твоей природе все красоты мира.
Мой поезд мчит, проходим Бурабай,
А за окном, все сказочно и мило.
Какое счастье, в летний день перед дождем
Запечатлеть курящих гор вершины.
Здесь хвойный воздух, я им опьянен,
Мой край любимый, край неповторимый!
НОВОГОДНИЕ, НО НЕ БАЙКИ
Случай на остановке
Стоять в ожидании автобуса в зимний вечер — одно удовольствие, если не очень морозно и особо не спешишь. Предоставляется возможность осмотреть витрины близлежащих мини- и супермаркетов в праздничном новогоднем убранстве, вступить в беседу с попутчиком. А глядишь, повезет, и вы, как я, станете свидетелями интересного случая.
На остановке и народу-то было немного: две старушки, одна с внучкой — школьницей, слегка хмельной атлет двухметрового роста лет тридцати пяти и пожилой импозантный мужчина — судя по виду и выправке — пенсионер, прослуживший в органах. Кстати, по другую сторону дороги стояли его коллеги, патрульные, как бы заняв круговую оборону.
Все началось, как в сказке. Вдруг разыгралась непогода: вслед за снегом, повалившим хлопьями, подул ветер, предвещая пургу. В кармане высоченного попутчика зазвонил сотовый телефон и было похоже, что весть он услышал неординарную. Не успели мы и глазом моргнуть, как сперва в воздух взлетела бабка, которая поменьше, а затем и внучка. Благо, верзила, подкидывая, вовремя успевал их ловить, не забывая поставить на место. Испуганные крики последних заглушались восклицанием жонглера: «Суйінші! У меня сын родился!». Первым опомнился военный пенсионер, решительно встав между буйным счастливчиком и второй старушкой, пятившейся назад, бросившей даже свои пожитки. Видно, суровый взгляд агашки гипнотически подействовал на новоиспеченного папашу так, что он разом присмирел и принялся просить прощения за свою хулиганскую выходку. Внучка, раскрасневшаяся, как Снегурочка, вовсю улыбалась. Бабулька, «побывавшая» в воздухе, крестясь, приговаривала: «Кажется, радикулит отпустил…». Другая ворчливо возмущалась: «Куда только полиция смотрит?». И накликала, но чуть позже.
Отечески провожая атлета пожеланием: «Бауы берік болсын!», пешком отправившегося в роддом, его усмиритель не без волнения закурил. Но, увидев подъехавший автобус, в сердцах бросил сигарету. Ее искры огненными брызгами полетели под ноги сошедших пассажиров, вызывая недовольство.
— Предъявите документы, вы нарушили общественный порядок, — прозвучал командный голос.
Окруженный стражами порядка агашка на их претензии ответил шуткой:
— Может быть, я, как командир счастливой «Щуки», подал сигнал на погружение подводной лодки. Видите, все орудия фашистских крейсеров наведены на нас.
И впрямь, зевак, глазевших на прототипа героико-приключенческого кинофильма, набралось хоть отбавляй.
— Что Вы тут шоу устраиваете? — строго спросил у подчиненных подоспевший офицер, возвращая документы гражданину. — Могли бы ограничиться замечанием.
При всем мирном исходе инцидента последние слова не могли не задеть агашку, на самом деле оказавшимся ветераном МВД, участником боевых действий. Нет, он не стал упрекать и спрашивать у юных стражей порядка: «Почему они не вмешались, когда подвыпивший «евразийский барс» от счастья жонглировал людьми?».
— Ваше дело правое. Будьте всегда бдительны! — только и сказал вдогонку уходящим патрульным.
Марат НУРСЕИТОВ.
