Рассказ ветерана
«Я шел навстречу пуль свистящих
Лишенный страха и тревог.
Терял в бою друзей упавших,
Помочь израненным не мог…
Однако те осколки стали
Вести особый разговор.
Врачи зачем—то не достали
Ношу в груди их до сих пор».
Это строки из сборника стихов интересной личности, ветерана войны и труда Семена Харитонова. В настоящее время 94-летний аксакал со своим сыном и внуком проживает в Кокшетау, до сих пор занимается творчеством. Недавно Семен Евсеевич посетил историческую фотовыставку «Жеңіс батырлары» в областном музее и вспомнил годы своей далекой молодости:
«В наше время — тридцатые годы прошлого столетия — служба в армии считалась большим почетом, и мы, подростки, встречали отслужившего службу солдата, как ныне встречаем космонавтов, — героями. У него за три года службы менялась походка, выправка, да и форма солдатская красила человека. Вот так пришло и наше время — возраст. За год до призыва пригласили в военкомат для прохождения комиссии и поставили на учет. В Зерендинском районном военкомате. Из десяти человек нашей деревни двоих забраковали, то есть признали негодными к несению воинской службы, одного по плоскостопию, а другого по близорукости. Так они плакали, считали себя оскорбленными, да и девушки отворачивались. Говорили, что отец одного из этих парней ездил к военкому с просьбой принять сына хотя бы в хозвзвод, но все равно ему отказали. А во время войны воевали на равных оба. Мне один знакомый из другого села подсказал, вернее посоветовал, написать заявление добровольца, настращал, что следующая комиссия может и меня забраковать как односельчан. На мое заявление мне здесь же вручили повестку о том, что через два дня явится в Кокшетау для отправки в воинскую часть. Таким образом, я был призван на полгода раньше своих ровней. Но о моем заявлении никто не знал, даже отцу родному не сказал об этом. Долго ли коротко, собрали нас в один товарный вагон, доставили сначала в Смоленскую область, а потом Слуцкую, где нас разобрали как «цыгане на ярмарке коней» по разным ротам.
Я попал в зенитно-пулеметную роту ПВО (противовоздушная оборона), но старослужащие солдаты приняли нас как не оперившихся птенцов под свое крыло, даже учили обматывать портянки. Нам выдали комплект обмундирования и вещевой прорезиновый мешок, приказали свое обмундирование — гражданское, в котором прибыл, просушить, сложить в мешок, и написать на нем домашний адрес. По окончании службы получить и вернуться домой в этой же одежде, а военную форму сдать. Это нас не опытных, глупых, тогда удивляло, ведь нам еще служить 3 года.
Для нас же деревенских, вольных, избалованных ребят служба показалась тяжелой — дисциплина, все по расписанию, свободного времени не было ни минуты. Постоянные занятия по боевой и политической подготовке. Первое время продуктов не хватало, идешь из столовой после обеда и смотришь, где бы корочку схватить недоеденную кем-то, а смотрим на товарища и удивляемся, насколько он посвежел. Таким образом, до войны мне удалось прослужить верой и правдой девять месяцев. Наше оружие — зенитная установка, четыре танковых пулемета по одному прицелу устанавливались на станке, который крепился к полу автомобиля. Мы его изучили и считали мощным оружием против авиации противника. В конце марта или начале апреля 1941 года наш 513-й стрелковый полк передали в ведение Западного особого военного округа, которым командовал генерал Павлов. Полк прошел своим ходом через всю Белоруссию.
На новом месте в укрытии, в 6-9 километрах от реки Буг в Брестской области, по которой проходила граница, расположился в палатках наш стрелковый полк. Мы продолжали учебные практические занятия. Командовал полком майор Мурзакаев. С 21 на 22 июня 1941 года, с субботы на воскресенье, наш зенитно-пулеметный расчет отделения в составе 5 человек должен был дежурить по роте, т.е. спать мы могли, но в полном боевом порядке, не раздеваясь. Мы услышали гул самолетов, выйдя из палатки, увидели их — думали, что это наша авиация ведет учебные занятия, а когда эскадрилья возвращалась, мы увидели на крыльях бомбардировщиков фашистские кресты. Младшие командиры, как правило, находились в расположении вместе с солдатами, среднее или высшее командование — отдельно. Мы, рядовые и младшие командиры, сразу же без команды вышли к своим «зениткам», заняв боевые посты. Однако от командования поступил приказ: «Не стрелять». Мы видели пролетающие над нашими головами, возвращающиеся бомбардировщики противника. Но команда была — не стрелять. Видимо, выясняли, не провокация ли это, или еще что-то. Потому что у СССР с Германией был договор о ненападении. Кроме того, мы, рядовые, знали, т.е. нам внушали, что Красная Армия непобедима, приводили примеры, как побили японцев на реке Халхин гол, сопке Заозерной и озере Хасан, как разбили финнов и подали братскую руку Западной Украине и Белоруссии. Но фашисты, нарушив договор, без объявления войны, вероломно напали на Советский Союз. Пока высшее командование выясняло, в чем дело, место нахождения нашего полка было обнаружено и противник начал нас просто расстреливать. А мы молчали, потому что команда была «не стрелять». И только через некоторое время (часов не было) мы услышали речь Молотова — Наркома иностранных дел, что находимся в состоянии войны. Вот тогда мы пустили свою зенитку по самолетам противника, пока были патроны и не кончился для автомобилей бензин. Не успели мы взорвать свою зенитку (был приказ не оставлять врагу мощное оружие), как ее разнесло от снаряда противника. Из пяти человек расчета нас осталось двое: раненый мой командир, он же шофер, и я — наводчик. Уже позже мы узнали, что находимся в тылу врага, т.е. в окружении, из которого выходили с боями несколько месяцев, пока не присоединились к регулярным частям. Там узнали, что похожая участь постигла солдат других частей Западного особого округа. Несмотря на то, что мы отступали с боями, мы знали, что мы победим врага. После своей зенитки я остался пулеметчиком, только одноствольного пулемета «Максим» и воевал до ноября 1943 года, когда был тяжело ранен. По излечении стал инвалидом, так что Рейхстаг штурмовать не пришлось.
Кстати, в госпитале пролечился четыре месяца, в основном в Москве. Так вышло случайно — мне просто повезло. В палате нас было пять человек. Один ходячий, его медсестра попросила отнести меня для перевязки, он спросил, почему меня так долго не лечили, сестра сказала, что я много потерял крови, во мне было 35 кг веса. Человек этот был москвич, находился на лечении, а днем ходил на работу на овощной склад. Сказав врачу, что он меня поднимет за неделю, каждый вечер приносил мне по одной морковке и заставлял ее насильно съедать. Когда пошел на поправку, меня эвакуировали в Самарканд. Следует сказать, что уход в Москве за ранеными, несмотря на военную разруху, был отличный. Несмотря на то, что это родина фруктов, я их в Самарканде не видел, лечили солнечной погодой юга. Насмотревшись на разрушенные города и села Белоруссии, думал о своей деревушке, просил у врачей отпуск на побывку домой, на что главврач сказал: «Научись ходить с палочкой, отпущу». Спустя две недели я добрался домой — в Казахстан, через Самарканд, Семипалатинск, Новосибирск, Петропавловск — потому что прямой дороги тогда не было.
Прибыв в свой родной колхоз Зерендинского района, я должен был работать. Физически не могу, дали мне работу канцелярскую: сначала учетчиком, затем счетоводом. Поступил на Низовый маслодельный завод. Мою прилежность, видимо, оценили, повышали в должности, и я достиг должности главного бухгалтера Кокшетауского областного молочного объединения, в котором проработал 25 лет, а всего же в молочной промышленности проработал 35 лет беспрерывно. Ушел на пенсию в 1981 году. В настоящее время являюсь инвалидом III группы, имею награды «За победу над Германией», «За доблестный труд в Великой Отечественной войне», медали «За отвагу» и «Ветеран труда».
Такая вот история пулеметчика и поэта Семена Харитонова.
Бибигуль БЕЙСЕНБАЙҚЫЗЫ.
