Премьера
Спектакль — крик… Спектакль — притча… Набат… Сотрясение совести… Очень трудно подобрать слова, которые могли бы передать впечатления (да и слово «впечатления» здесь не очень уместно, скорее, «чувств смятенье») от действа, увиденного в Акмолинском областном русском драматическом театре на премьере спектакля «Плаха».
«Сейчас, не медля перечитаю роман Чингиза Айтматова», — слово, данное себе в театре, я сдержала. «Моюнкумскую историю» — первые две части, ставшие литературной основой спектакля, прочла после тридцатилетнего перерыва. И поразилась тому, насколько точно, бережно создатели спектакля передали глубину замысла великого автора, как за полтора часа смогли возродить в зрителях то настроение прозрения, покаяния, поиска смысла жизни, истинной веры, которое охватило читателей «Плахи» после выхода романа в 1986 году.
Где она, вера? В чем она? Как сохранить ее? Как заронить ее зерна в души падших? И как это страшно — жить без веры. Об этом говорят не только изгоняемый из духовной семинарии Авдий Каллистратов (актер Тимур Валиев) и отец Координатор (Василий Гречанников) в первых сценах спектакля. Богословский спор всегда сложен для восприятия, вести его без терминов теологических, не всем понятных, невозможно. Создатели спектакля зрителю доверяют, а актеры столь выразительны, что о сути извечного спора можно судить по их лицам, интонациям, жестам…
«Вне нашего сознания Бога нет», «Зачем было бы Богу создавать нас столь несовершенными, если бы Он мог избежать того, чтобы мы, Его творения, сочетали в себе одновременно две противоположные силы — силы добра и силы зла». «Моя церковь — это я сам». Выстраданные слова смятенного семинариста Координатор встречает усмешкой, как и другие его предшественники, на протяжении двухтысячелетий отметающие все попытки богоискателей, обновленцев, реформаторов приблизить религию к реалиям новых эпох. В любой стране, в любое время ответ был и остается одним: «Ересь»: «Ты мнишь, несчастный, что Бог лишь плод твоего воображения, а потому сам человек почти Бог над Богом, тогда как само сознание сотворено небесной силой…».
«Для кого Бог есть, а для кого нет. Все зависит от самого человека… Он в наших мыслях и наших словах», — Авдий верен своим убеждениям и в жизни мирской, пытается донести их до «гонцов» Утюга, Петрухи, Лени — мальчишек, стремящихся заработать деньги на добыче и перевозке наркотиков из Моюнкумских и Чуйских степей.
Их предводитель Гришан (Василий Гречанников) иронически называет Авдия «мессией», «маленьким Наполеоном»: «Я помогаю людям почувствовать счастье, познать Бога в кайфе. Я даю им то, что ты не можешь дать им ни своими проповедями, ни молитвами… У меня к Богу есть свой путь, я вхожу к нему иначе, с черного хода». Главный аргумент для наркоторговцев в этом споре — насилие. Сцена избиения Авдия столь драматична и натуралистична, что так и хотелось вскочить со зрительского стула «Прекратите! Что вы делаете!».
Последним событием в жизни Авдия Каллистратова становится его второе путешествие в Моюнкумские степи. Кажется привела его туда цепь случайностей: избитый до полусмерти в больнице встречается с Ингой Федоровной (Оксана Науменко). Приходит Любовь. Может она окажется для него тем Богом, которого ищет в страданиях? После недолгой разлуки едет на встречу с любимой, но она вынуждена уехать совсем ненадолго. Ждет ее. Опять же случайно встречается с бригадой охотников на сайгаков, соглашается поехать с ними на облаву.
Увиденное варварство ужасает и вновь страстное: «Одумайтесь! Бог есть». Все призывы к человечности, к жизни иной разбиваются о затуманенное, извращенное сознание «профессиональных алкоголиков», как называют себя Мишаш, Кепа, Гамлет Галкин, Узукпай. И последний спор с их предводителем Обер Кандаловым (Василий Гречанников): «Отрекись от бога. Скажи, что бога нет. Нас богом не запугаешь — не на тех нарвался… А сам-то ты кто?». И еще один аргумент охотников, порожденный тоталитарным режимом: «Мы здесь задание государственное выполняем, а ты против плана, сука, против области, значит, ты — сволочь, враг народа, враг народа и государства. А таким врагам, вредителям и диверсантам нет места на земле! Это еще Сталин сказал: «Кто не с нами, тот против нас». Врагов народа надо изничтожать».
И уничтожают. Убивают. Распинают. Как когда-то…
Признаюсь, для меня, человека искусствоведческого образования не имеющего, давать оценку работе режиссера, художника, актеров, всегда страшновато. Уж очень это дело ответственное. Поэтому всегда подчеркиваю, что делюсь своими впечатлениями, как рядовой зритель. Не более того. И как среднестатистический акмолинец об этом спектакле говорю: «Великолепно! Браво!».
Режиссер из Кыргызстана Шамиль Дыйканбаев и сценограф Садыр Ниязакунов (тоже уроженец этой братской республики)разворачивают действие, происходящее в нескольких пространственно-временных планах, в подчеркнуто символическом пространстве, свободном от бытовой конкретики. Деревянный помост в центре стены — это и стол, за которым ведут спор Авдий и Координатор, он же и вагон поезда, откуда сбрасывают избитого героя, он же — грузовой автомобиль, с которого ведется охота… И он же — Голгофа, на которую взошел айтматовский великомученик за веру… Пусть не такой, как тысячи его предшественников в разных эпохах и в разных странах. Пусть за веру, отличную от канонических догматов. Но убеждений своих не предавший. В то, что можно и нужно жить, веруя. Точнее, только так и должно. Веруя в добро, справедливость, любовь… И неся эту веру другим.
От последнего взгляда распятого Авдия — «мороз по коже». Как удалось это молодому актеру Тимуру Валиеву? Как Нургуль Джунусова, сыгравшая следователя Джалсибекову, в одной из сцен — человек, душой болеющий за мальчишек, ломающих свою жизнь наркотическим зельем, а в другой — работник циничный, продажный, берущий взятку у наркоторговцев.
Василий Гречанников появляется в спектакле в трех ипостасях, разных, непохожих. Общее — талант актера и проникновение в глубинные, потаенные их души. «Вывернул наизнанку», — как раз об этом.
Каждое появление на сцене Оксаны Науменко и в образе Инги Федоровны, и в образе отчаянно воющей волчицы — это и нежность, и экспрессия… А в целом — некий камертон, задающий высокую планку всем исполнителям.
Зрителей в традиционном понимании на этом спектакле не было. Мы тоже сидели на сцене. Долго колебалась, как назвать этот прием создателей спектакля: побуждение к участию или соучастию. Видимо, второе. Уходила после спектакля с полным ощущением того, что все мы соучастники того плохого, недостойного, что происходит не на сцене, в жизни. Пусть не с нами, даже не с нашими родными и близкими. Но рядом. А мы не вмешались, не стали участниками — не пытались помочь, остановить, повести за собой… А, может быть, осознание этого и было одним из замыслов авторов спектакля?
Нина МИТЧИНОВА.
